Дмитрий Емец - Череп со стрелой (СИ)

Красавца Гену передали берсеркам. Он вел себя невменяемо, требовал то нож, чтобы убить Насту, то зеркало и для продолжения работы явно не го­дился.

— Раз у вас боевой маг пострадал, может, пока отложим? Он носик подлечит, мы пока потрениру­емся? За закладочками поныряем, то-се? — мирно предложил Ул.

Белдо лукаво погрозил ему пальчиком и вместе с Младочкой и Владочкой неспешно двинулся к ожи­давшему его Птаху, подогнавшему микроавтобус к воротам. «Мальчики» Гая следовали за ним. Их жда­ла своя машина.

— Верните шнырам оружие! Нерпи тоже! И пусть укрываются в доме! — крикнул он издали, захлопы­ваясь в автобусе.

И сразу, еще раньше, чем дверь автобуса закры­лась, с лица старичка сползла все приветливость. Оно сделалось усталым и больным. Лишь улыбка задержалась забытым оскалом, точно нестертый с доски мел. Младочка и Владочка захлопотали, дуя главе форта на замерзшие руки:

— Ах, бедненькие ручки! Ах иззябли! Ах устали!

Дионисий Тигранович пнул Младочку и плюнул во Владочку. Умные ведьмочки не обиделись.

— Из-за Рины? Долбушин узнает, да? Ухлопают ее, так он не простит? — понимающе спросила Млада.

Белдо дернул щекой:

— Плевать мне на Рину! Свалю на берсерков Тил—ля. Пусть Долбушин с ним цапается. Пусть хоть во­все друг друга съедят... Надоели оба, дураки!

Влада с Младой ошеломленно уставились на ста­ричка. Ждали объяснений. Дионисий Тигранович закрыл глаза и забросил ноги на сиденье напротив. «Вороны» кинулись расшнуровывать ему ботинки и массировать ступни.

— Я что-то почувствовал!.. — слабым голосом сказал старичок. — У одного из шныров что-то бы­ло, но что-то неопределенное, смазанное... Я все пытался понять: кто? что? Даже объяснить не могу. Их же хорошо обыскали?

Белдо приоткрыл один глаз. Влада с Младой на­перебой закивали.

— Сам знаю, что хорошо. Я и горошину в кар­мане почуял бы... А ведь было, было что-то... Ох, не могу на вас смотреть! А ты что встал? Гони!

Птах нажал на педаль так ответственно, что, пре­жде чем тронуться, «Мерседес» пробуксовал по рас­кисшей наледи и брызнул снегом.

Тем временем берсерки вернули шнырам оружие.

— А если мы откажемся? — Ул отобрал у одного из ведьмарей свой двуствольный шнеппер и при­дирчиво оглядел его, проверяя, все ли в порядке.

— Нельзя отказаться! Сказали ж тебе: экзамен у нас!.. А на помощь вам не позвать! Телефоны и русалки блокированы! Отдыхайте! — вздохнул огромный берсерк с тонкой испанской бородкой и лицом упаднического поэта. Массивный арбалет шевельнулся в его руке легко, как игрушечный.

Ул внимательно посмотрел на берсерка. Увидел на ею лице мраморную виноватую печаль, прита­ившуюся в синеватых подковах под глазами. Пере­вел взгляд на полусогнутый палец, твердо лежащий на спусковом крючке арбалета. Да, такой застрелит недрогнувшей рукой, а потом напишет грустную поэму с внутренним надрывом и рассказом о сво­их нравственных муках. А потом опять застрелит и опять будет угрызаться.

— У меня одно условие! Яра... вот она вот... ухо­дит! Вы ее отпускаете! — сказал Ул.

Нет! — отказалась Яра. — Не ухожу! Остаюсь!

— Уходишь! — повторил Ул.

— Нет. — Яра отступила к берсерку, точно он мог защитить ее от упрямства Ула. Берсерк ухмыльнулся.

— Внутренние разногласия? Сочувствую, брат! Каждому мужчине минимум раз в неделю хочется написать исследование на тему работы женского мозга.

— Отпусти ее! — повторил Ул. — Тилля нет, Белдо уехал, и, как я понимаю, ты тут главный! Прикажи ее увести!

Берсерк цокнул языком:

— Сожалею! Но отпустить никого не могу! И со­ветую прямо сейчас идти в укрытие... Наши девоч­ки... — он показал на боевых ведьм, а особенно на ту, что с глиняной трубкой, — теряют терпение...

Ул взглянул на ведьм и, подхватив под локоть Яру, быстро потащил ее к среднему подъезду, с две­ри которого были предусмотрительно содраны все доски. Последним, прикрывая шныров, отступал Макс. Пятился как рак, точно клешнями грозя ар­балетом.

Навстречу им с подоконников плакали сосульки. С обледеневших боков дома осыпалась стеклянная чешуя. Дом отзывался мартовскому солнцу. Каза­лось, отряхивается огромный дракон.

— Красота! — сказала Рина. — И как я раньше ее не замечала?

— Не каждый день тебя убивают, — брякнула Наста.

***

И вот теперь шныры ждали атаки. Сашка так долго сжимал рукоять своего шнеппера, что у не­го устали пальцы. Вот только стрелять было совер­шенно не в кого. Берсерки как сквозь землю про­валились, равномерно рассредоточившись вокруг хрущевки. Лишь изредка кто-нибудь мелькал, но так кратковременно, что даже Макс не рисковал тратить впустую болты.

— Почему они не атакуют? Боятся? — спросил Сашка.

— Угу, прямо дрожат все! Послали гонца за вале­рьянкой, а сами улеглись в обморок! — Ул трубоч­кой от сока проталкивал в отверстие в пачке пленку и мелкий мусор. Во всяком дебильном занятии есть что-то завораживающее. Все сидели и неотрывно смотрели на Ула.

Сашка переполз к окну. Осторожно выглянул. На дворе еще сохранилась детская площадка. Ка­чели были сломаны. У деревянного домика ветер трепал старую газету.

— А если рискнуть? Рванем в атаку! Они этого не ждут! — предложил Сашка.

— Атака, былиин, это мощная идея! — немедлен­но согласился Ул. — Беги! Я как раз мечтал узнать, где они засели. Метров двадцать ты, думаю, пробежишь!

— Т-т-тридцать он пы-пы... — оспорил Макс

— Да вовек ему тридцать не пы-пы! Двадцать от силы. Ну двадцать пять! В зависимости от опыта их арбалетчиков! — не согласился Ул.

— Он же будет пе-пе-петлять! Его пы-пы только у за-за-забора! А мы узнаем, откуда в него стреляют и о... о... отомстим! — не сдавался Макс.

— Постой, про какой пы-пы ты говоришь? Ты ме­ня запутал! — возмутился Ул.

Теперь оба спорщика нетерпеливо смотрели на Сашку, который один мог разрешить их спор.

— Я вечером побегу! Сейчас у меня что-то нога болит, — дипломатично сказал Сашка.

— Ж-жаль... Вот из-за таких вот пораженцев и гробятся х-хорошие и-идеи! — огорчился Макс. Ему искренне хотелось отомстить за Сашку, и он не по­нимал, почему тот против.

На перила балкона сел воробей и, склонив голо­ву, стал смотреть на них. Поведение воробья показа­лось Сашке подозрительным. Он вскинул шнеппер.

— Перегрелся? — крикнула Яра. — Пока он жи­вой, его сознание не перехватишь, а убьешь — будет то же, что с той дохлой птицей!

Сашка перестал целиться. Воробей улетел. Ветер раскачивал на веревке желтую прищепку. Сашка смотрел на нее и сомневался, была ли эта прищепка минуту назад или нет.

— Так шизофреником станешь! Будет мерещиться, что с тобой тарелки разговаривают! – пожаловался он.

— А разве они не разговаривают? – удивилась Рина, —Мне посуда постоянно говорит «Помой меня. А я ей отвечаю «Фигушки. Самоочищайся!.