Меган Уолен Тернер - Царь Аттолии (ЛП)

Аттолия беспомощно развела руками.

— Я согласилась сократить гвардию.

Релиус ждал.

— При условии, что он поговорит с Телеусом, и Телеус согласится.

Релиус расхохотался. Даже боль в боку не смогла его остановить.

Царица ответила с мягким смехом:

— Я помню, как ты поставил мне подобное условие. Когда ты сказал, что я могу назначить генерала из охлоса только с одобрения Совета баронов.

— И оказался прав, — вставил Релиус. — После того, как вы доказали, что можете влиять на решения Совета, вы могли назначать кого пожелаете на любые должности.

— Разве я была не права?

— Абсолютно права. Телеус не склонится перед превосходящей силой. Он не склонится по разумной причине или из-за своего чертова упрямства, он не склонится даже для спасения жизни, но он подчинится истинному царю. Если Телеус увидит в Евгенидисе своего царя, он примет его беспрекословно. Это блестящая стратегия, моя царица.

— Как приятно, когда ты так говоришь, — тихо сказала Аттолия, глядя на свои руки, лежащие на коленях. — Я просто воспользовалась твоим советом.

Царица подобрала юбки, собираясь встать со стула. Релиус неуверенно поднял руку, чтобы остановить ее.

— Моя царица, — спросил он, — Когда вы сказали, что доверяли мне все эти годы?..

Улыбка, которая скрывалась в ее голосе, промелькнула по лицу царицы. Релиус уже удостаивался чести видеть эту улыбку. Он знал, что разделяет эту привилегию с очень ограниченным кругом людей. Теперь ему очень нравилось, что царь является одним из них.

— Да, Релиус, — улыбаясь сказала царица. — Я доверяла тебе. И нет, потому что это не значит, что я не следила за тобой и твоими шпионами. У меня даже были шпионы, чтобы следить за моими собственными шпионами.

— Хорошо, — сказал Релиус с облегчением.

Царица покачала головой и предупредила его:

— С этим покончено, друг мой. Ты возведен в новый ранг, где тебе будут доверять безоговорочно. Не смотри так испуганно. Я поняла, что в твоей философии есть один недостаток. Мы не выживем, если не будем никому доверять.

Она наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку, потом подобрала свои юбки и ушла. Релиус остался в тихой комнате осваиваться с новой философией.

События государственной жизни шли своим чередом. Царица выказывала все признаки привязанности к царю, и его признали в качестве необходимой дымовой завесы. Придворные с опаской обходили Евгенидиса, хоть он был не более, чем марионеткой, но почему-то казался опасным. Гвардия лелеяла свое чувство обиды за капитана. Великие государства континента вежливо игнорировали слухи о войне с Мидийской Империей, а царь Суниса постепенно возвращал контроль над своей страной. О Софосе, пропавшем наследнике, по-прежнему не было вестей. Сеанус был осужден за участие в заговоре с целью совершения цареубийства и дал показания, что убийцы были подосланы Сунисом. Царица, якобы по указанию царя, приказала избавить его от высшего наказания, и он был отправлен в тюрьму одной из северных провинций. Последний из убийц умер в царской тюрьме, успев показать, что его услуги были предоставлены царю Суниса по рекомендации Нахусереха, бывшего мидийского посла в Аттолии.

Придворные стояли перед закрытой спальней, прислушиваясь к приглушенным звукам разрушения. То, что они могли расслышать, бесспорно свидетельствовало о жестокой буре, разразившейся по ту сторону тяжелой дубовой двери. Они морщились при каждом новом ударе. Радуясь мысли, что находится сейчас в караульном помещении, а не в спальне царя, Ион встретился взглядом с Сотисом и закатил глаза.

Царь вернулся в свои апартаменты неделей ранее. Где он спал, можно было только догадываться. Царские слуги знали, что укладывают его в постель в его собственной спальне и что, когда они стучат утром в дверь, он всегда находится на месте, чтобы отпереть замок. Теперь они понимали, что в отношении царя лучше ограничиваться только очевидными фактами.

Сегодня утром в личной беседе с новым Секретарем архива, бароном Гиппием, Евгенидис узнал, что убийцы из Суниса были подосланы Нахусерехом. Затем царь любезно извинился перед царицей и вернулся в свои комнаты якобы для того, чтобы переодеться перед обедом с иностранным послом.

Но переодеваться он не стал. Вместо этого он вежливо попросил придворных покинуть его опочивальню и с доброжелательной улыбкой закрыл дверь, после чего, судя по долетавшим из комнаты звукам, перебил все хрупкие предметы в комнате.

Через некоторое время шум прекратился и они услышали, как поворачивается ключ в замке. Царь повернул ручку и распахнул дверь, после чего вернулся и встал посреди комнаты. Слуги нерешительно просочились в разоренную спальню. По всему ковру были раскиданы обломки разбитых стульев. Занавеси над кроватью свисали оборванными лохмотьями.

— Я сдеру кожу с любого, кто сообщит о происшедшем царице.

Царь говорил тихо. Слуги поежились и страшно занервничали.

— Ваше Величество, — сказал Ион.

Казалось, царь не слышал его. Ион облизал губы и сделал вторую попытку.

— Ваше Величество, — прошептал он.

Царь повернулся и посмотрел на него бесстрастно.

— Я уверен, что… Уверяю вас, никто не скажет ни слова.

Царь провел рукой по лицу.

— Здесь надо прибраться, — сказал он. — Я переоденусь в гардеробной. Клеон и Ион помогут мне. Остальные… — он посмотрел на обломки. — Уберите все, что можно убрать.

— Священные алтари, — прошептал Ламион, когда царь вышел. — Неужели он думает, что хоть кто-то во дворце не слышал его?

Филологос пропустил через пальцы лоскуты бархатного занавеса. Столбик кровати был изломан, словно по нему долбили киркой. Из резной поверхности были вырваны куски древесины. Отверстия оказались на удивление глубокими.

— Никто не узнает подробностей. Только не от нас.

— Вот именно, — согласился Иларион.

Филологос задумчиво сунул в отверстие палец.

Придворные начали собирать обломки стульев. Потом они беспомощно посмотрели на стену, разукрашенную пятнами разноцветных чернил. Бронзовые чернильницы валялись на ковре. Осколки фарфоровых хрустели под ногами. Одна из чернильниц, вырезанная из малахита, лежала на боку около плинтуса. Она оставила глубокую вмятину в оштукатуренной стене. Поверх бумаг царя были рассыпаны многочисленные письменные принадлежности. Ручки и перья, бумаги и пресс-папье, которыми он прижимал края свитков, красноречиво свидетельствовали о силе царского гнева.

Придворные мысленно сопоставили предоставленное их взору доказательство с безмятежными манерами царя, когда он вернулся после встречи с Гиппиусом.

— Нашему маленькому царю не нравится, когда покушаются на его жизнь.