Меган Уолен Тернер - Царь Аттолии (ЛП)

— Он сердится не на то, что кто-то пытался убить его, — резко возразил Филологос.

— Откуда ты знаешь, Фил, дорогой?

Филологос был достаточно любезен, чтобы снизойти до объяснений.

— Потому что, Ламион, дорогой, я не так глуп, как ты думаешь, в отличие от тебя самого.

К тому времени, как Ламион сообразил, что ему нанесли оскорбление, Иларион успел положить сдерживающую руку ему на плечо.

— Так расскажи нам, Филологос, что ты понял.

— Он сердится не потому, что Нахусерех попытался убить его, — сообщил Филологос. — Он сердится, потому что не может сам прикончить Нахусереха.

— Потому что он царь, — согласился Иларион.

— Нет, не потому что он царь, — сказал Филологос, испытывая отвращение к скудным умственным способностям своих коллег. — А потому что у него только одна рука.

Он говорил с горечью, словно сожалея о потере собственной руки. Слуги с пониманием оглядели царящий вокруг беспорядок, разорванные шторы и разбитую мебель. Потом с новым уважением уставились на Филологоса.

— Вот почему он не хочет, чтобы царица узнала.

Никто не возразил. Все сосредоточились на уборке, потом посовещались насчет ремонта стен и кровати и, наконец, в самых дипломатичных выражениях обсудили официальную версию истерики царя, которую они смогут представить на рассмотрение общественности.

Задыхаясь, Костис бежал верх по лестнице мимо последней мерцающей на стене лампы к выходу на крышу. Арис ждал его на верхней площадке. За его спиной высились темные силуэты башен внутреннего дворца. Перед ними расстилался спящий город с редкими огнями на темных улицах, далекой гаванью и освещенными приглушенным светом кораблями, отраженными черной глубиной моря. Костис вздрогнул. Ночной воздух был прохладен, и он с удивлением вспомнил, каким потным был посланник Аристогетона, постучавший к нему в дверь и разбудивший его в начале часа собаки.

— Что случилось? — спросил он, недовольный, что его вытащили из теплой постели без объяснения причин. — Твой курьер ничего не сказал.

— Тсс, — сказал Арис и указал в сторону наружной стены.

Глаза Костиса еще не привыкли к темноте после освещенного нижнего двора, и он видел только смутный силуэт, темнеющий на фоне звездного неба.

— Нет… — прошептал Костис.

— Царь. Да, это он, — ответил Арис.

— Он же стоит на зубце…

Костис много раз патрулировал эту стену и отлично знал эти зубцы. Она поднимались на два фута над парапетом и были фута в три длиной, суживаясь до острого гребня вверху. Пока он смотрел, царь побалансировал на одном зубце, а потом перепрыгнул на следующий.

Костис открыл было рот, чтобы сказать: «Почему никто не скажет ему спуститься вниз?», но тут же понял, зачем Арис вытащил его из-под одеяла.

— Нет, — твердо сказал он. — Только не я.

— Костис, пожалуйста.

— Где его чертовы слуги? — прошипел Костис.

— Мы здесь, — сказал Ион.

Костис повернулся и увидел несколько человек, стоящих в темноте. Они не слишком были расположены к Костису, когда он состоял при царе. Однажды они уже дали понять, что комната для придворных не предназначена для него, простого солдата, а теперь они хотели, чтобы он, именно он, стащил царя со стены, пока тот не свалился вниз и не переломал себе все кости.

— Идите к черту, — сказал Костис.

Он повернулся к лестнице.

— Костис, пожалуйста, — попросил Арис.

— Это не мое дело, — заявил Костис. — Кроме того, он наверняка проделывал подобные фокусы у себя дома.

— Может, и делал, но не с бурдюком вина в руках, — решительно возразил Ион.

Теперь Костис мог разглядеть, как покачнулся бурдюк, когда царь перескочил на следующий зубец.

— Это не мое дело, — так же решительно настаивал Костис.

— Это мое дело, — сказал Арис, ловя его за руку. — Я на часах. Если он упадет, меня обязательно повесят. Прошу тебя.

Костис молчал.

— А нас повесят рядом с ним, — сказал Иларион. — Я знаю, почему ты не хочешь нам помочь. Конечно, ты ничем нам не обязан, но, клянусь, честное слово, Костис, назови свою цену, и мы заплатим, если тебе удастся снять его с этой проклятой стены.

Костис медленно приблизился, стараясь двигаться очень плавно. Он ни за что не хотел бы испугать царя.

— А, Костис, — сказал Евгенидис, не оборачиваясь, — я должен был догадаться, что они вытащат тебя из постели. Прошу прощения.

Он развернулся и слегка качнулся, отчего сердце в груди Костиса подскочило к самому горлу.

Прогулочным шагом с бурдюком, раскачивающимся на ремешке у него на шее, царь шел по ребру зубца. Костис шел по крыше рядом с ним.

— Ваше Величество, пожалуйста, спуститесь, — поспешно произнес Костис. Царь почти дошел до конца ребра, и гвардеец боялся, что случится, когда он достигнет края.

— Почему, Костис? Я не собираюсь падать.

— Вы пьяны.

— Не так, чтобы очень, — возразил царь. — Лови.

Он бросил бурдюк Костису, который поймал его и в ужасе стиснул, когда царь вдруг перевернулся на голову и балансировал ногами в воздухе, стоя на одной руке.

— Боже мой, — прошептал Костис.

— Боже мой, — весело подхватил царь. — Какого бога следует призывать в подобном случае? В конце концов, твоим богом, вероятно, будет Мирас, бог света, стрел и всего такого прочего, в то время как моим богом остается бог ловкости, покровитель воров, каковым я формально уже не являюсь. — царь встал на ноги. — Может быть, мне не стоит испытывать мою удачу, — сказал он.

— Пожалуйста, не надо, — слабо сказал Костис. — Ваш бог может обидеться.

— Костис, мой бог не из тех, кому приносят жертвы на каждом перекрестке. Поклоняющихся ему благочестивые люди травили собаками во все времена. У него мало почитателей и совсем не много забот, но почему-то он слишком давно не вспоминал обо мне, и то, что кажется тебе пьяной глупостью, для меня является демонстрацией веры. Отдай мне вино.

Вспомнив о приемах двоюродного брата царя, Костис протянул ему бурдюк. Царь потянулся к нему, но догадался о намерении Костиса и отдернул руку, прежде чем тот успел схватить его и сдернуть в безопасное место. Царь рассмеялся как мальчишка и помахал рукой.

— Костис, — сказал он с насмешливым разочарованием, — ты хотел меня обмануть.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, Ваше Величество.

— Я не уверен, что могу тебе доверять.

— Вы можете доверить мне свою жизнь, мой царь.

— Но не мое вино, это очевидно. Отдай.

— Идите и возьмите.

Царь снова засмеялся.

— Авл гордился бы тобой, и Орнон тоже. Ты очень быстро учишься.

Но Костис не обладал силой Авла, и не был его двоюродным братом. Кроме того, Авл имел дело с больным, прикованным к постели Евгенидисом. В общем, ни одним из этих преимуществ Костис не обладал.