Владимир Турунтаев - Сам-семьсот, или Повесть о трех фантазерах

После этого недели две, может, прошло. Перевернул Ромка листочек, а на нем, с нижней-то стороны, тля впритирочку сидит. Ромка побрызгал ее «Примой». Которая от клопов. В баллончике.

Ну, после «Примы» тля вся сварилась, почернела. Вот только цветки тоже погибли. Даже листья прихватило. Ну ничего, пошла молодая листва, и опять появились бутоны.

И тля тоже появилась. Опять видимо-невидимо! Но и Ромка поопытней стал. Посыпал листочки антитлином. Три дня подождал и еще посыпал. И еще. И еще. Не давая тлям продыху. А когда бутоны распустились, и каждый день стал посыпать. И не один раз на дню осматривал каждый цветочек через увеличительное стекло.

И вот завязи появились! Такие малюсенькие стручочки. Ну тогда Ромка перестал сыпать антитлин — яд все-таки. Решил поглядеть, что будет дальше. А дальше тля опять все листья облепила, откуда и взялась! Но стручки не трогает. Горького ей, выходит, не надо! Тоже разбирается. Ну и пускай пока сидит на листьях, лишь бы стручки были чистые.

— Да что это такое, я тебе сколько разогревать буду! — сердится мать, ей уж скоро на ферму надо бежать.

— Иду! — Ромка нехотя отрывается от подоконника.

На другой день пришли они к Ромке домой. Смех! Не видал Слава рассады. Ну ладно, еще поглядит.

— Вот это — арбузы! — показывал Ромка пальцем. — А это дыня «Колхозница». Смотри, уже четыре листика!..

— Охота тебе, — Слава состроил пренебрежительную гримасу.

— Знаешь, как интересно! — и Ромка стал рассказывать про свою войну с тлями.

Рассказывая, перевернул листочек и дал Славе посмотреть через увеличительное стекло на скопище светло-зеленых, почти прозрачных насекомых. Слава и лапки разглядел, и глаза — угольно-черные точечки.

— Видал, как я их перехитрил! — закончил свой рассказ Ромка.

— А совсем ее, что ли, нельзя уничтожить? — спросил Слава.

Ромка задумчиво почесал темечко:

— Наверное, можно и совсем…

— А я игру вот такую знаю! — сказал Слава. — В пиратов! Завтра после уроков пошли ко мне — поиграем?

Ромка не стал отказываться.

Расстелив на полу карты земных полушарий, Слава принялся объяснять Ромке правила игры. И сразу же пришлось растолковывать самые простые вещи. Например, чем отличается барк от шхуны. Или названия мачт и парусов. Для Ромки это темный лес. Да хоть бы слушал внимательно и запоминал.

Слава соловьем разливается:

— Фор-бом-брамсель… Грот-бом-брам-стаксель… Крюйс-бом-брамсель… Фор-брамсель… Фор-марсель…

А Ромка в это время разглядывает Новую Зеландию.

— Как это птицы запоминают дорогу? — ни с того ни с сего спрашивает он. — Я читал, что некоторые даже в Новую Зеландию от нас улетают. А потом опять возвращаются.

— Я тебе про паруса, а ты… — обиделся Слава.

— Еще повтори, — виновато улыбнулся Ромка. — Теперь я запомню.

Но тут же опять о чем-то задумался. И по выражению его лица было видно, что задумался он совсем не о парусах.

— Тебе, что ли, совсем неинтересно? — разозлился Слава.

Ромка захлопал белыми ресницами:

— Есть такие бабочки. Семейство парусников. Интересно? Некоторые и у нас водятся. Видал когда-нибудь аполлона?..

Пока Ромка плел про своих бабочек, Слава свернул карты полушарий, забросил их на шкаф, потянулся и, широко разинув рот, протяжно зевнул.

— Что-то спать захотелось. И вообще… уроки надо учить.

Однажды отец привез ему с какой-то конференции мировую книгу. Слава ее еще в третьем классе читал, но тогда он ничего не смыслил в морских делах. И вообще он тогда не очень любил толстые книги, особенно если в них мало было картинок.

А сейчас как увидел на переплете: «Жюль Верн. Двадцать тысяч лье под водой» — аж руки затряслись. Схватил и даже спасибо забыл сказать. Убежал к себе в комнату и читал чуть ли не всю ночь. На другой день уроки не приготовил. Читал.

И не заметил, как пираты уплыли на своих парусных кораблях куда-то во тьму веков. В самые дальние уголки памяти. И нисколько не пожалел. Пусть. Откровенно говоря, пираты Славе и никогда-то не нравились. Отпетые головорезы и пьяницы. Да и храбры больше на словах.

Другое дело капитан Немо. Вот только жаль — книга быстро кончилась. Прочитал второй раз. Помечтал: как было бы здорово на «Наутилусе» обойти все моря и океаны. Подкрался бы к американской базе. Раз — и взлетела база на воздух. Пошел дальше…

Нет, ничего не получится. Ничего «Наутилус» не сможет поделать с американскими подводными лодками. Ведь у него нет ни локаторов, ни ракет с самонаводящимися боеголовками, ни атомного двигателя.

Можно, конечно, все это придумать. И все равно, стоит «Наутилусу» подойти к американской базе, его сразу же засекут, выпустят одну-единственную ракету — и готово!

Значит, на «Наутилусе» должно быть что-то такое, что делало бы его невидимым. Чтобы локаторы не могли его обнаружить.

Слава решил спросить у отца: может, ученые уже изобрели защиту от локаторов и отец читал об этом в газетах? Но только Слава заикнулся о локаторах, как мама прикрикнула:

— Отвяжись от отца! Не до тебя ему.

Последнее время к отцу прямо не подступиться. Такой всегда расстроенный приходит домой.

— Пойми: неприятности у него, — чуть погодя добавила мама.

Ни мама, ни сам отец даже не догадывались, что эти неприятности произошли во многом из-за него. Из-за Славы.

Дело в том, что Славин отец, Андрей Константинович Микушин, — директор совхоза. А Олежкин отец был у него главным агрономом. И не каким-нибудь: Дронова считали лучшим в районе главным агрономом! Славин отец часто говорил, что на Дронове «держится весь совхоз». А Дронов взял и уехал.

Теперь отец называл его предателем. Так, говорил он, честные люди не поступают. Честные люди, говорил отец, заранее предупреждают о своих намерениях. И прежде чем уехать насовсем, готовят себе замену. А Дронов до последнего дня никому ничего не говорил. Уехал, можно сказать, тайком, бросив совхоз на произвол судьбы.

Славе отец растолковал эту ситуацию особо:

— Как тебе понравится, если твой штурман, старый морской волк, возьмет да перед самым отплытием оставит корабль?

А ведь Слава заранее знал о предстоящем отъезде Дроновых! Это была тайна, которую ему доверил Олежка. Своему лучшему другу. Слава носил ее в себе до последнего дня. И гордился тем, что умеет держать язык за зубами.

Но когда отец сказал про штурмана… Выходит, что он, Слава, помог предателю? А если бы правда — на корабле?