Дэвид Лоуренс - Любовник леди Чаттерли - английский и русский параллельные тексты

They were at once cosmopolitan and provincial, with the cosmopolitan provincialism of art that goes with pure social ideals. Столичный лоск в них прекрасно уживался с ограниченностью провинциалок; И как хорошо сочеталось их простодушное суждение о мировом искусстве с высокими идеалами справедливого общества! They had been sent to Dresden at the age of fifteen, for music among other things. Лет пятнадцати их послали в Дрезден. Там, помимо всего прочего, им предстояло приобщиться к миру музыки. And they had had a good time there. Время они провели замечательно. They lived freely among the students, they argued with the men over philosophical, sociological and artistic matters, they were just as good as the men themselves: only better, since they were women. Жили в студенческой среде. Жарко спорили с юношами о философии, общественной жизни, искусстве и ни в чем не уступали сильному полу, пожалуй, даже превосходили: как-никак они - женщины! And they tramped off to the forests with sturdy youths bearing guitars, twang-twang! Ходили в походы по лесам, и у ладных спутников непременно оказывались гитары. They sang the Wandervogel songs, and they were free. Сколько песен они перепели, наслаждаясь свободой. Free! Свобода! That was the great word. Какое великое слово! Out in the open world, out in the forests of the morning, with lusty and splendid-throated young fellows, free to do as they liked, and—above all—to say what they liked. Перед ними распахнут весь мир, их привечают предрассветные леса, рядом - здоровые молодые парни. Делай что хочешь, говори (это еще важнее!) что хочешь! It was the talk that mattered supremely: the impassioned interchange of talk. Ведь разговоры, страстные споры, обмен мнениями - главное! Love was only a minor accompaniment. А любовь - нечто второстепенное.

Both Hilda and Constance had had their tentative love-affairs by the time they were eighteen.	К восемнадцати годам и Хильда, и Констанция уже познали мужчин.
The young men with whom they talked so passionately and sang so lustily and camped under the trees in such freedom wanted, of course, the love connexion.	Конечно же, их спутники, с которыми они так неистово спорили, так ладно пели, ночевали под раскидистыми деревьями, добивались близости с девушками.
The girls were doubtful, but then the thing was so much talked about, it was supposed to be so important.	И те, поколебавшись, уступили. Ведь о половой жизни столько говорят. Значит, это и впрямь нечто важное.
And the men were so humble and craving.	Да и мальчишки ведут себя достойно, сдерживая страсть.
Why couldn't a girl be queenly, and give the gift of herself?	Так почему же девушке не проявить воистину царскую щедрость и не одарить поклонника своим телом?
So they had given the gift of themselves, each to the youth with whom she had the most subtle and intimate arguments.	И девушки одарили, выбрав наиболее остроумных и задушевных собеседников.
The arguments, the discussions were the great thing: the love-making and connexion were only a sort of primitive reversion and a bit of an anti-climax.	Ведь самое приятное, самое главное - в беседах. А в постели - жалкое подобие приятного, пожалуй, даже разочарование.
One was less in love with the boy afterwards, and a little inclined to hate him, as if he had trespassed on one's privacy and inner freedom.	И девушки сначала охладели к приятелям, потом появилась неприязнь: будто парни посягнули на нечто сокровенное, на внутреннюю девичью свободу.
For, of course, being a girl, one's whole dignity and meaning in life consisted in the achievement of an absolute, a perfect, a pure and noble freedom.	Ибо в чем суть и смысл девичества, в чем его достоинство? Достичь полной, безоговорочной, беспорочной и благородной свободы!
What else did a girl's life mean?	В чем еще смысл девичьей жизни?
To shake off the old and sordid connexions and subjections.	Решительно избавиться от стародавних постыдных оков, от зависимости от мужчины.
And however one might sentimentalize it, this sex business was one of the most ancient, sordid connexions and subjections.	И как бы ни приукрашивали все прелести половой жизни, именно они суть древнейшие оковы, орудия постыднейшего рабства.
Poets who glorified it were mostly men.	И воспевали их в основном поэты-мужчины.
Women had always known there was something better, something higher.	Женщины-то исстари понимали, что есть на свете ценности поважнее, поблагороднее.
And now they knew it more definitely than ever.	И наш век не раз это подтвердил.
The beautiful pure freedom of a woman was infinitely more wonderful than any sexual love.	Свобода, чистая, прекрасная свобода несравнимо выше и чудесней любви Плотской.
The only unfortunate thing was that men lagged so far behind women in the matter.	Только вот беда: не доросли еще мужчины до "прекрасного пола", не открыли для себя истины.
They insisted on the sex thing like dogs.	Настоящие кобели - только плоть свою потешить.
And a woman had to yield.	И приходится женщине уступать.

A man was like a child with his appetites.	Но мужчина, что дитя малое, меры не знает.
A woman had to yield him what he wanted, or like a child he would probably turn nasty and flounce away and spoil what was a very pleasant connexion.	И приходится женщине его ублажать, а то, не дай Бог, ее милый разобидится и упорхнет, так и порушится приятное знакомство.
But a woman could yield to a man without yielding her inner, free self.	Но женщина научилась уступать мужчине, не жертвуя и толикой своей внутренней свободы.
That the poets and talkers about sex did not seem to have taken sufficiently into account.	Этого-то и недоглядели поэты и говоруны-сладострастники.
A woman could take a man without really giving herself away.	Да, женщина может овладеть мужчиной и не подпасть в свою очередь под его власть.
Certainly she could take him without giving herself into his power. Rather she could use this sex thing to have power over him.	Точнее, женщина сама возьмет власть над мужчиной, и поможет ей в этом плоть.
For she only had to hold herself back in sexual intercourse, and let him finish and expend himself without herself coming to the crisis: and then she could prolong the connexion and achieve her orgasm and her crisis while he was merely her tool.	Главное, поначалу чуть сдерживаться в постели, пусть мужчина утолит жажду. Он удовлетворится, и тогда можно подумать о своем удовольствии - мужчина долее лишь игрушка в руках женщины.
Both sisters had had their love experience by the time the war came, and they were hurried home.	Едва сестры вкусили от плотских радостей, как грянула война, и их спешно отправили домой.
Neither was ever in love with a young man unless he and she were verbally very near: that is unless they were profoundly interested, TALKING to one another.	Истинной любви девушки так и не познали, для этого потребовалось бы очень близко сойтись со спутниками в разговорах. Точнее, глубокий интерес (а за ним и чувство) могли возникнуть только в _беседе_.
The amazing, the profound, the unbelievable thrill there was in passionately talking to some really clever young man by the hour, resuming day after day for months...this they had never realized till it happened!	Сколько удивительного, упоительного трепета (кто бы мог подумать!) таилось в жарких, целыми днями напролет, спорах-разговорах с тем или иным по-настоящему умным парнем. И день бежал за днем, проплывали месяцы... Нет, такого не испытать, не понять!
The paradisal promise: Thou shalt have men to talk to!—had never been uttered.	Перефразируя прародительский завет - "И да прилепится жена к мужу, дабы беседовать с ним!", хотя сами слова не были произнесены.
It was fulfilled before they knew what a promise it was.	Завет исполнился раньше, чем девушки осмыслили его.
And if after the roused intimacy of these vivid and soul-enlightened discussions the sex thing became more or less inevitable, then let it.	И уж коль скоро пылкие, предельно доверительные и душепросветительные беседы разбудили плоть, что ж, пусть все идет своим чередом.
It marked the end of a chapter.	Заполнится, так сказать, еще одна страничка жизни. И в ней есть своя прелесть.
It had a thrill of its own too: a queer vibrating thrill inside the body, a final spasm of self-assertion, like the last word, exciting, and very like the row of asterisks that can be put to show the end of a paragraph, and a break in the theme.	Ни с чем не сравнить волнами накатывающий трепет. И вот - девятый вал - извержение! Точно восклицательный знак в конце фразы! Знак исполненности и законченности. Или череда звездочек в конце главы, знаменующая завершение эпизода.

Читать дальше