Борис Конофальский - Инквизитор [litres]

Она что-то говорила и говорила, продолжая убеждать конюха, а конюх вдруг остановился у самого входа, замер, уставившись в сторону выхода, как будто увидел что-то страшное. Девочка тоже повернулась в ту сторону и от удивления и изумления выронила свои деревянные башмаки. На выходе из конюшни, загораживая проход, стояла служанка господи Хедвиги, Франческа. Была она широкоплечая с растрепанными волосами, всклокоченная и сильная. Смотрела на конюха исподлобья, а все платье ее зеленое, особенно правый рукав, было заляпано бурыми пятнами. На поясе у Франчески висел кинжал, страшная она была. Конюх и девочка молчали, перепугано смотрели на нее. Франческа молча подошла к конюху и вырвала у него из рук узду кобылки, отпихнула Агнес и легко, как мужчина, запрыгнула в седло. Не глянув больше в их сторону, служанка госпожи Хедвиги ударила пятками кобылку и выехала из конюшни. Секунду девочка смотрел ей в след, а потом зашипела, обернувшись к конюху:

– Все из-за тебя, олух!

– Да я то что? – Чуть испуганно отвечал тот.

– «Да я то что?» – Передразнила Агнес и пнула его в ногу, выбежала из конюшни, забыв свои деревянные башмачки.

– Ишь, зараза, какая растет, – только и произнес конюх.

Солдат и его люди до мельницы доехали быстро. Человека, который видел упыря, на мельнице они, конечно, не застали и чуть посовещавшись, решили ехать к кладбищу, а не к старому замку. Несмотря на отличную погоду, настроение солдата стало ухудшаться, всю первую половину дня он провёл в седле, и нога начинала болеть.

Таскались по болоту долго, даже разожгли факела, в склеп заглянули, в котором вурдалак жил – ни чего, собаки даже следа старых не нашли. Только два полуразложившихся трупа и всё. Солдат решил заехать на мельницу. Первый раз с мельником поговорить не удалось, не было его, когда приехали второй раз, после поисков, всё ему стало ясно.

– Так что за человек, тебе про упыря рассказал?– Спрашивал солдат мельника.

– В сапогах был, верхом. Одёжа добрая. Не местный.

– Из благородных?

– Без оружия был. Но руки не рабочие. Белые.

– Молодой, старый?

– Не молодой, да и не старый, ваших годов или чуть моложе.

– Красивый из себя?

– Да под капюшоном он был, но вроде как красив. Зубы у него белые, ни у кого здесь зубов таких нет.

–Белые, говоришь?– Переспросил Волков.

– Белее не бывает.– Произнёс мельник.

– Значит он это,– сказал Сыч.– Наверное, спрятался и ждал нас пока мы сюда проедем, а как мы проехали так к замку поскакал.

– Он,– согласился Волков,– вместе они тут промышляли с барским сынком. Того мы убили, а этот бежать решил, и нас из замка зачем-то вызвал. Что ему в замке нужно?

– Поедем и узнаем, экселенц,– произнёс Сыч.– Может и догоним.

– Нет, не догоним, уж больно много времени потеряли. Надо Агнес спросить, где он.

Обратно ехали коней не жалели, чувствовал солдат, что не напрасно его из замка вызвали. А нога болела уже не милосердно, но гнал и гнал он коня.

В замке был переполох, Волков въехал во двор не найдя на воротах стражников, сразу поехал к донжону, спрыгнул, едва сдерживался, что бы не пнуть кого то из дворовых, которые толпились у входа.

– Дорогу коннетаблю,– рявкнул Ёган, вслед за господином спрыгивая с коня.

– Коннетабль, коннетабль,– заголосили бабы.

– Ну, наконец-то,– сказал конюх.

Солдат растолкал всех и вошёл внутрь, и там, на столе увидал старого мёртвого слугу барона Ёгана. И Агнес, она вскочила, кинулась к нему.

– Господин, Франческа…

Волков подошёл к мертвецу оглядел его. У старика была искромсана вся шея, кровь видно рекой лилась, одежда вся была черна от неё.

Солдат молча посмотрел на Агнес, ожидая рассказа, его сейчас волновал только один вопрос, и девочка сразу поняла какой:

– Баронесса, жива, её Франческа порезала, но не до смерти, и молодой барон тоже жив, его она тоже ножом порезала, но живы они, их уже в монастырь повезли к монахам.

– Давно?– Спросил Волков.

– Как вы уехали, так она и начала всех резать. Так сразу мы и коня нашли у мужиков, и телегу и их отправили в монастырь.

– А зачем же она всех резала?

– Так деньги барона красть надумала, ларец взяла, открыла, а Ёган старый её и застал. Она его и резать взялась, да баронесса услыхала. А она и на неё кинулась. А потом и на барона молодого.

– Откуда знаешь ты всё?

– Баронесса говорила, пока лошадь ей искали.

Волков сел на лавку, стал тереть ногу, болела она. И подозвал слугу своего. Тот подошёл, и солдат сказал тихо:

– Собирай вещи, уезжаем мы.

– День то к вечеру пошёл, – так же тихо отвечал Ёган,– до утра не дотерпим?

– Нет,– зло рыкнул солдат, – сейчас поедем.

Ёган ушёл, а к нему подошла Агнес, стала ладонями трогать ногу, там, где болело. И говорила при этом:

– Видела я её. В стекле.

– Франческу?– Спросил солдат, с надеждой смотря на руки девочки.

– Госпожу, – бесстрастно произнесла та.– Её руки в воде. И с мертвецом она.

– Руки в воде? На болотах она, что ли где то?

– Нет, вода течёт вокруг рук её, на реке она, плывёт куда-то,– говорила Агнес и боль в ноге начинала затихать.– И мертвец ей служит. Их догнать можно.

Волков некоторое время молчал, думал, а потом, глянув девочке в глаза, сказал устало:

– Зачем? Пусть катятся. Не нужна она мне больше.

– Если нужно найду их. Поймаем их. Мертвеца убьём, госпожу вернём с позором, на верёвке приведём – пешую. – Со злобой говорила девочка.

– А тебе-то это зачем?– Спросил солдат удивлённо, не ожидал он от неё такого.

Агнес молчала, продолжая лечить ногу. Косилась на него.

– Со мной уехать думаешь?– Продолжил Волков.– Ты из свободных?

– В крепости я,– ответила девочка и с надеждой поглядела коннетаблю в глаза.

– И как же мне тебя забрать, за воровство крепостных и повесить могут.

– Я пригожусь вам, господин, – произнесла Агнес,– я всё буду делать. Всё, что пожелаете.

Боль в ноге прошла, солдат встал:

– Забудь, не буду я крепостных уводить.

А Агнес стояла у стола, на котором лежал мертвец, и смотрела ему в след, и не было в её взгляде ничего, кроме тоски беспросветной. Даже слёз не было.

Он пошёл на двор, даже не глянув на покойника, что лежал на столе. Это было уже не его дело. Франческа украла его деньги, так что ждать барона не было нужды. Его снова посетило чувство, которое приходило к нему после долгой и изнурительной войны. Чувство пережившего войну солдата. Всё закончилось, он жив. Это было радостное чувство покоя. Даже воспоминания о прекрасной женщине, сбежавшей от него, его уже почти не беспокоили. И пусть ему даже ничего не заплатят, но всё закончилось и он жив. У входа в донжон его остановил Фридрих Ламме по кличке Сыч.

– Чего тебе?– спросил его солдат, когда тот робко, и как бы извиняясь, преградил ему дорогу.