Огнева Евгеньевна - Дети вечного марта

— Уходи, конь. Даже не думай тащить с собой своих друзей. Камин пропустит только двоих. Один там уже есть. Уходи и возвращайся с живой водой. Иначе…

Шак не стал медлить. Пурпурное свечение вдруг вспыхнуло, превращаясь в многоцветную радугу. Конь успел прыгнуть в самую середку. Жерло камина потускнело, превратившись в первородный мрак.

Санька посмотрел на свою руку. От запястья до кончика большого пальца кожи как не бывало. Ссадина сочилась прозрачной росой. Он лизнул солоноватую поверхность. Стало больно. Он лизнул еще раз.

Надо было прийти в себя, собрать в кучку организм и хоть немного посоображать.

Полумрак, окруженной густыми кустами, звериной лежки, оказался, как нельзя более кстати. Хоть тут повезло. Не найдись укромного места, уже схарчили бы котейку. Вокруг рыскала стая хищников.

Блохоноги были высоки ростом и проворны. Сане приходилось сталкиваться с ними, пока жил в Камишере - тварюга, какими детишек на ночь пугать. Одно хорошо: у них напрочь отсутствовало обоняние. К тому же, они видели только движущийся предмет. Пока сидишь, блохоног может об тебя боками тереться. Стоит побежать, догонит и пожрет.

Они действительно напоминали блох. Продолговатое, горизонтально расположенное тело, несли шесть коленчатых ног. Спереди под животом болтались короткие, тоже коленчатые, хватательные ногоруки. Но самое противное - голова. Она до ужаса походила на человеческую. В Камишере убитых блохоногов стаскивали в большую, именно для этого вырытую, яму и сжигали. Брать что-то с них в употребление, считалось зазорным. От того, - думал Саня, - что уж больно на людей похожи.

Рядом, за кустами, часто тяжело забухало. Кот притаился. Стая гоняла по подлеску прямостоящую ящерицу, которая и бегать-то не умела - прыгала на задних лапах, как воробей. Ей бы, дурочке, затаиться. Нет, мечется, аж земля дрожит. А этим только и надо. Если попал в гон блохонога - не уйти.

Из укрытия открывался небольшой кусочек пространства. В него впрыгнула ящерица, завертела головой. Сзади на нее обрушилась коленчатая лапа с раздвоенным подобием костяных пальцев. Блохоног ударил ящерицу в затылок. Замелькали еще ноги. Товарищи охотника подоспели, сообразил кот. А дальше - обычная в таких случаях картина: блохоноги стали рвать живую еще тварь короткими передними лапами, запихивая кровавые куски в рот. Они жрали совершенно по-человечески. Саня закрыл глаза. От вида окровавленных ртов стало тошно.

Как сюда попал, кот и по сей момент точно не помнил. Арлекины искали проход в порубежной чаще. Местыря пустили вперед. Он клялся, что напал на свою собственную тропу. Верить ему особенно никто не верил, но перебежчик уж больно уверенно двигался, держа направление, на соседний граничный участок. Версты две прошли за ним по ровной, похожей на рукотворную, прогалине. Местырь исчез в зарослях, вынырнул обратно и заявил:

— Тут вам не пройти. Телеги застрянут.

Шак, не поверив на слово, сам пошел смотреть. Вернулся смурным и сказал, что придется делать крюк.

Все устали. За один день судьба накидала им столько каверз, что в пору было останавливаться хоть на болоте, хоть над пропастью, хоть на льдине.

По словам Местыря выходило, им осталось пройти совсем маленько и будет удобное место для ночлега. Мужчины посоветовались и решили поднапрячься еще чуть-чуть. Солька сидела безразличная ко всему. Ее сильно донимала пораненная бамбуком нога. Цыпа заартачилась. Шак подошел, погладил птицу по голове.

— Все устали, девочка. Потерпи еще немного.

— Шак, давай останемся тут? Мне не нравится этот человек.

— Как будто мне он нравится. Но без него до зимы будем плуать. Как только пройдем рубежную границу, мы от него избавимся.

— Обещаешь?

— Да, моя хорошая. Солька, ты как?

— Болит, - пожаловалась дриада.

Там, где стопу пропорол отросток бамбука, бугрилась синяя опухоль. Идти девушка не могла.

— Санька, - позвал Апостол, - присмотри за нашим проводником. Цыпка беспокоится.

Кот встал за Местырем. Тот шел пешим. Саня качался в седле. Они гуськом миновали заросли боярышника, прошли гнилой, заполненный вонючей жижей ухаб, выбрались на высокий противоположный откос.

— Туда, - Местырь указал в сторону открывшейся прогалины.

Саня пригляделся. Впереди нарядно мерцали в вечернем свете осины. Не осень еще вроде, а они рдели, трепеща на ветру листьями, будто зима на пороге.

В низине Шак последними словами объяснял, где он такие ухабы видел. Телегу перекосило. Местырь кинулся помогать, кот - следом.

Дальнейшее он помнил смутно. Телеги они вытащили и затолкали на косогор… Саня пошел по прогалине… Шак подсвистывал лошадям… сумерки сгустились до ночной темноты. Нарядные осины стали просто черным лесом. За ними открылось небольшое озерко с ровненькими берегами.

Кот обрадовался, крикнул своим, что вот он, привал, дождался, когда подойдут телеги, и…

Когда грянуло, и земля встала дыбом, Саня как раз спешивался. Дикая сила рванула его вверх под облака. Оттуда он увидел, что на берегу озера вырос столб из воды и земли. Кота крутило и несло. На какой-то момент померкло сознание, а когда глаза вновь стали видеть, а тело ощущать, он как-то сразу понял, что вынесло НАПРОЧЬ.

Ни солнца, ни луны, ни света, ни тьмы - одна зябкая сырость. Полет прекратился нечувствительно. Только вот летел, и тут же нашел себя в диком, влажном, как сочащаяся губка, лесу.

Будто с жару кинули в прорубь. Кожу, то, что под кожей, даже внутренности, а больше того - нервы обдало жгучим, почти непереносимым… Саня не мог найти определения, пока не догадался, что вернулись нормальные ощущения. То есть те, с которыми пробедовал всю жизнь. Он столько пробыл в немом пограничье, что успел подзабыть, каково чувствовать окружающий мир кожей. Нет, трава не шептала, речка песен не пела, птицы человеческими голосами не заговорили. А вот, что в лесу идет большая охота, он почувствовал всей шкурой, и с отвычки, заметался - куда бежать.

Пращур отвел, или шестое чувство подсказало: Саня юркнул в ближние кусты и плюхнулся на вонючую, утрамбованную и унавоженную зверем листву. А когда разглядел, кто тут охотится, вспомнил всех Чуров и Пращуров поименно. Победить в одиночку блохонога пока еще никому не удавалось. А уж от стаи, поди, всей деревней бы драпали, не чая спастись.

Дома на длинноногого людоеда рыли ловчие ямы. В сумеречном лесу их никто накопать не сподобился. Так что сиди, Санька, мелко трясись. Будешь дрожать крупно - заметят.

Все же ему сильно повезло. Заберись он в более мелкое укрывище, блохоноги бы его растоптали. А так доели ящера, утерли окровавленные рты передними лапами и подались восвояси. Для голодной оравы не маленькая дичина, между прочим, была на один зубок.