Геннадий Чикунов - Я был там [история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени]

Уже на улице начало темнеть, а тети Жени все не было. Я начал волноваться, да и есть очень хотелось. Я уже хотел сбежать с этого надоевшего вокзала и пуститься на поиски. Но незнание города сдерживало меня от этого поступка. Глубокой ночью, когда уже давно закрылись все магазины и рынки, когда добропорядочные люди улеглись на ночлег, пришла тетя Женя вся в расстройстве. Оказывается, только она начала торговать на базаре семечками, к ней подошли милиционеры, конфисковали ее товар и отвели в отделение как спекулянтку. Долго ее пытали, где она взяла семечки. Не хотели верить, что семечки выращены в собственном огороде. Требовали справку, подтверждающую этот факт. Поздно вечером ее выпустили, записав все данные и не вернув мешок с семечками.

На следующий день мы выехали домой и на сей раз добрались до места без приключений.

ОДНАЖДЫ Я НА ПОЛНОМ СЕРЬЕЗЕ ЗАЯВИЛ ТЕТЕ ЖЕНЕ, ЧТО РЕШИЛ ЖЕНИТЬСЯ. ОНА НЕ ЗАСМЕЯЛАСЬ И НЕ СТАЛА УКАЗЫВАТЬ НА МОЙ ВОЗРАСТ, А ПОСАДИЛА МЕНЯ РЯДОМ С СОБОЙ И СТАЛА РАССПРАШИВАТЬ: КТО НЕВЕСТА? НА КАКИЕ СРЕДСТВА МЫ СОБИРАЕМСЯ ЖИТЬ?Я рассказал, что это дочка председателя сельского совета, я пойду работать в пастухи, и на эти средства будем жить. Выслушав все это, она не стала ни смеяться, ни отговаривать, а просто, как говорится, приняла к сведению. Я даже не знаю, откуда у меня появились такие мысли. Мы с моей избранницей встречались очень редко и даже почти не разговаривали. У нас были разные компании: девчонки отдельно, мы отдельно. Очень скоро я про свою женитьбу забыл, но стала намечаться женитьба с другой стороны. К нам стал изредка похаживать дядя Леня Яркеев. Это был молодой человек, среднего роста, плотного телосложения, по национальности мариец. Одна нога у него была вывернута в ступне наружу, и при ходьбе он прихрамывал. Это увечье он получил в детстве. По этой причине его не взяли на фронт, и он остался работать в колхозе. Сам он был местный, и поэтому у него родни было в нашем селе немало. Кроме родителей были сестры, племянники, тети. Материально жили они очень хорошо. Я уже упоминал, что после революции они были раскулачены, и до самого последнего их отец все время надеялся, что им отдадут их дом, где в наше время располагался магазин и сельпо.

Дядя Леня в то время был холост, и родственники хотели, чтобы он женился на женщине своей национальности. Несмотря на это, он взял в жены русскую. Родители просто негодовали от непослушания сына и долгое время даже не общались с нами. В конце концов все-таки примирились, и мы иногда начали бывать у них в гостях. Одна из сестер от начала до конца так и не признала тетю Женю женой брата и различными колдовскими и приворотными снадобьями пыталась развести их. В какой-то степени ей удалось это сделать.

После женитьбы мы переехали в небольшой деревянный домик на другой берег речки. Питание наше заметно улучшилось. Дядя Леня приносил из колхоза различные продукты. У нас появились в кладовке целые мешки ржи, пшеницы, гороха, проса. Ко мне он относился по-отцовски. Лапти я сменил на валенки. Одним словом, мы жили в уважении, любви и согласии.

17 декабря 1946 года у них родилась дочка, назвали ее Людой. Рожала ее тетя Женя дома. Роды проходили очень тяжело. В тот день меня выгнали из дома чуть ли не с утра. Тетя Женя очень кричала. В обед мне дали поесть и снова предложили пойти погулять. Время было зимнее, пойти было некуда, и почти все это время я проплясал на площади вокруг церкви и сельского клуба. Нас, подростков, поздно вечером в клуб не пускали, поэтому я изредка забегал погреться в тамбур и снова выбегал на улицу. Периодически я подбегал к нашему дому, чтобы узнать, появился ли кто-нибудь на свет и можно ли мне войти. Подбежав в очередной раз, я сразу же понял, что все свершилось. Во-первых, тетя Женя уже не кричала, во-вторых, керосиновая лампа горела уже не в комнате, а на кухне. Постучав в дверь и получив разрешение, я вбежал в кухню. Первое, что бросилось мне в глаза: на кухне было жарко, как в бане. Во-вторых, на скамейке стояла большая ванна, наполненная водой. Рядом с бабкой стоял дядя Леня и держал на руках какой-то сверток и улыбался. Когда я вошел, он пригласил меня посмотреть на новорожденную сестренку.

КАК ГОВОРИТСЯ, В НАШЕМ ПОЛКУ ПРИБЫЛО. В СВОБОДНОЕ ОТ УРОКОВ ВРЕМЯ МНЕ ВМЕНИЛИ В ОБЯЗАННОСТЬ НЯНЧИТЬСЯ С НОВОРОЖДЕННОЙ СЕСТРЕНКОЙ.На кухне в углу повесили на пружине плетенную из прутьев люльку. И такую колыбель не качали из стороны в сторону, а, воздействуя на пружину, на которой была подвешена люлька, качали вверх-вниз.

В то время я был увлечен чтением книг и глотал их одну за другой. Умудрялся читать даже при свете луны, за что получал нагоняи. Все боялись, что я могу потерять зрение. После рождения сестренки время для чтения заметно уменьшилось. Только начнешь читать, как нужно снова качать люльку. С досады пришлось пошевелить мозгами и изготовить нехитрое приспособление, которое позволило и читать, и качать.

Внизу люльки я из веревки сделал петлю, в нее вставил длинную кочергу, и теперь можно было читать, сидя на стуле, и качать колыбель ногой. Благодаря этому нехитрому приспособлению мне удалось прочитать немало книг. Иногда, когда Люда долго не успокаивалась, мне приходилось работать ногой с такой силой, что она подлетала кверху, переворачивалась в воздухе и снова падала на свой матрасик. Если уж она и тогда не успокаивалась, то приходилось откладывать с горечью книгу в сторону и брать ее на руки.

Один раз я ее чуть было не покалечил. Она уже уверенно стояла на ножках, и я поставил ее на подоконник. Время было весеннее, ярко светило солнце, и через стекло было так тепло, хоть загорай. Я был уверен, что рама закрыта, и Люду не держал, а только поддерживал, чтобы она не завалилась на бок. Неожиданно для меня рама открылась, и Люда полетела во двор. В последний момент каким-то чудом я поймал ее за одежду. Долетев до земли, может быть, она и не разбилась бы, потому что от подоконника до земли было чуть больше метра, но этот случай меня многому научил.

В один из дней тетя Женя где-то нашла батюшку. Священник почитал какие-то молитвы над ванной с теплой водой, взял Люду на руки, опустил ее в ванну, еще что-то поколдовал над сестренкой и передал мне ее на пеленку, которую я держал на вытянутых руках. В тот день я стал крестным отцом.

ВОТ И НАСТУПИЛ ДОЛГОЖДАННЫЙ МАЙСКИЙ ДЕНЬ – ДЕНЬ ПОБЕДЫ! ЦЕЛЫХ ЧЕТЫРЕ ГОДА МЫ ВСЕ МЕЧТАЛИ ВЕРНУТЬСЯ В ТОТ СОЛНЕЧНЫЙ ДОВОЕННЫЙ МИР. ВОЙНА БЫЛА ДЛЯ ВСЕХ НАС ЖЕСТОКОЙ И ГРУБОЙ ШКОЛОЙ.За долгие четыре года, за дни, прожитые в блокадном Ленинграде, где каждый час чувствовали близ своего плеча огненное дыхание смерти, мы не утратили в себе прежний мир детства, но мы повзрослели на много лет. Мы прожили эти годы так насыщенно, что их хватило бы на жизнь нескольким поколениям. До 22 июня 1941 года война в моем представлении была красивым спектаклем, с криками «ура!», с победными маршами, но очень скоро я понял, что это прежде всего жестокое, бесчеловечное, кровавое испытание человека на моральную и физическую прочность. В канун Отечественной мне довелось быть свидетелем Финской войны. Тогда Ленинград тоже был прифронтовым городом. В те дни тоже можно было видеть передвижение войск по городу. Но отсутствие бомбежек и обстрелов создавало впечатление романтики войны. Только поварившись в котле военных действий и взглянув на войну изнутри, я понял, что это впечатление обманчиво.