Геннадий Чикунов - Я был там [история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени]

В зимнее время, из-за очень низкой влажности воздуха, даже очень сильные морозы переносились легко. Очень быстро можно было обморозиться и даже не заметить этого. Как-то вечером наша самодеятельность возвращалась из соседней деревни в детдом после концерта. Идти нужно было где-то километра два. На улице было уже темно, а мороз за тридцать градусов. Пройдя какое-то расстояние быстрым шагом, я разогрелся и, чтобы охладиться, поднял уши у шапки-ушанки вверх. Через какое-то время мои уши защипало, и их уже невозможно было согнуть. Я попытался все-таки сделать это с левым ухом и чуть было его не отломил. У меня до сих пор на мочке левого уха поломанный хрящ. Если бы мне не подсказали в то время, что обмороженные уши сгибать нельзя, то я тогда ухо отломил бы полностью.

ВАЛЕНКИ МЫ СУШИЛИ В ОБЫЧНОЙ ПЕЧКЕ, КОТОРАЯ ОБОГРЕВАЛА ПОМЕЩЕНИЕ НАШЕЙ ГРУППЫ. КАК ТОЛЬКО УГЛИ В ПЕЧКЕ УГАСАЛИ ПОЛНОСТЬЮ, МЫ ЗАГРУЖАЛИ ЕЕ ВАЛЕНКАМИ.К утру они высыхали и были пригодны для носки. В один из вечеров я, как всегда, закинул вместе со всеми свои валенки в печку. К утру они высохли, а вот для носки были непригодны. У одного валенка пятка за ночь прогорела насквозь и образовалась дыра примерно в три пальца шириной. Из-за боязни наказания я эти валенки доносил до весны, периодически вытряхивая снег при носке. От постоянной сырости на одной пятке у меня появилась такая трещина, которую я лечил почти все лето.

Когда отпускали нас, говоря военным языком, в увольнение, мы частенько заглядывали в мастерские МТС. Первое время выгоняли нас оттуда, а потом даже стали использовать в качестве подсобных рабочих. Просили что-то отнести, принести, поддержать, посветить и т. д. В награду за все это нам разрешали посидеть в кабине, подергать за рычаги или покрутить баранку колесного трактора. Мы с завистью смотрели на рабочих, которые так ловко устанавливали деталь за деталью в нужные места, и в результате из множества деталей получался трактор. Так хотелось научиться делать то же самое и поскорей. Трудно было даже предположить, что через десяток лет мне придется делать то же самое, но уже на тракторах следующего поколения и в более суровых условиях.

Верстаки в мастерских были металлические, и слесари, иногда посылая нас принести какой-нибудь инструмент с верстака, крутили магнето, которое было подключено к верстаку, и нас нещадно било током на радость зрителям. Ощущение, конечно, было не из приятных, но зато радость у чумазых слесарей была беспредельная.

В народе бытует мнение, что лошади очень умные животные. Однажды мне пришлось убедиться в правоте этого суждения.

Я уже не помню, у нас в детдоме были свои лошади или мы их брали в колхозе, но частенько мы на них работали и катались верхом. Однажды мы с одним товарищем взяли по лошади и поехали верхом по каким-то делам. Мы иногда охраняли поля на лошадях. Я поехал первый, а он за мной. Ехали без седла. В какой-то момент, когда лошадь перешла на галоп, я неожиданно съехал набок и, не успев схватиться за гриву лошади, полетел наземь. На землю я упал на спину лицом вверх и с ужасом увидел, как прямо перед моим лицом очутилось копыто передней ноги лошади моего товарища, который скакал в нескольких метрах от меня. Лошадь уже хотела поставить свою ногу на мое лицо, но в самый последний момент приподняла копыто и перескочила через меня. Все это произошло в секунды, но в моем мозгу все словно сфотографировалось по отдельным кадрам. В последующие годы мне доведется еще не раз убедиться в том, что лошади не только мыслят, но и прекрасно соображают и ориентируются на местности. У них, как и у людей, очень разные нравы и характеры. Есть лошади покладистые и трудолюбивые, вспыльчивые и ленивые.

ВОСПИТАННИКИ НАШЕГО ДЕТСКОГО ДОМА В ОСНОВНОМ БЫЛИ КРУГЛЫМИ СИРОТАМИ. ПОЧТИ У ВСЕХ ОТЦЫ ВОЕВАЛИ НА ФРОНТЕ И К ТОМУ ВРЕМЕНИ ЕЩЕ НЕ ВЕРНУЛИСЬ ДОМОЙ ИЛИ ПОГИБЛИ.Многие по разным причинам потеряли и матерей. Были ребята из соседних районов и очень дальние, вроде меня. По национальной принадлежности – это была сборная СССР. Но я не помню ни одного конфликта на межнациональной почве. Нам было как-то все равно, кто какой национальности. Все общались между собой на русском языке. Независимо от национальности, кто-то пользовался среди ребят большим авторитетом, кто-то меньшим. Были и такие, кого просто недолюбливали. Очень часто устраивали друг против друга различные розыгрыши.

Обычно утренняя зарядка начиналась с бега по близлежащему парку. Бежали строем в один ряд, с интервалом в один-два шага друг от друга. В парке было много пеньков от срубленных деревьев. Иногда направляющий ради смеха перепрыгивал через пенек и бежал дальше, а бежавшие сзади, не ожидавшие такого подвоха, устраивали целую кучу малу, спотыкаясь и заваливаясь друг на друга. После такой встряски сон как рукой снимало.

Рядом со мной стояла кровать, на которой спал татарин по имени Фанауй. У него была довольно-таки странная привычка. Почти каждую ночь он просыпался где-то часа в два или три, вставал на кровати во весь рост, громко объявлял: «Внимание, говорит Москва» и начинал поливать мочой пол. Облегчившись таким образом, он спокойно укрывался с головой и моментально засыпал. Его наказывали, говорили с ним по-хорошему, но ночные «трансляции из Москвы» не прекращались. Он каждый раз объяснял, что это происходит с ним во сне и он ничего не помнит.

Однажды над ним хотели подшутить, но шутка не удалась, и вся группа осталась без обеда. Уборщица мыла в нашей группе пол и, оставив ведро с тряпкой и грязной водой, куда-то ненадолго вышла. Выбежал на минутку и наш «московский ночной диктор» Фанауй. Все были уверены, что он тут же вернется назад, приоткрыли немножко входную дверь, поставили ведро с грязной водой на верх двери и стали ждать возвращения Фанауя в группу, заранее предвкушая предстоящий балдеж. Едва мы успели установить ведро наверх, как дверь широко распахнулась, ведро с водой полетело вниз, ударилось о голову воспитательницы и упало на пол. С ужасом мы увидели, что вместо Фанауя в дверях стояла воспитательница с половой тряпкой через плечо, а некогда белоснежная шелковая кофточка сравнялась по цвету с половой тряпкой, которая висела у нее на одном плече. Тут же была подана команда строиться. Естественно, виновника так и не нашли, и вся группа осталась без обеда.

Тех, у кого недалеко от детдома проживали родственники, отпускали на короткое время к ним в гости. Я несколько раз гостил у тети Жени с дядей Леней. Я уже писал, что детдом находился от того села, где они жили, в двадцати километрах. Один раз я взял с собой зачем-то чемодан, сколоченный из досок, и эти двадцать километров шел почти целый день туда и еще один день обратно, хотя все мои пожитки вполне уместились бы в небольшом мешочке. В то же лето мы отпросились у директора сходить в гости к родственникам наших друзей, которые жили в районном центре Калтасы, в пятидесяти километрах от Касева. Вышли мы ранним утром и пришли в Калтасы поздним вечером. Ноги гудели от усталости, как высоковольтные провода. Отоспав ночь на русской печке, мы на следующий день, снова ранним утром, отправились в обратную дорогу. Отмахав в общей сложности за два дня сто километров, мы с большим трудом дотянули до детдома. Не зря в народе говорят, что дурная голова ногам покоя не дает. А еще говорят: «Молодо – зелено».