Маргарет Этвуд - Избранные произведения в одном томе [Компиляция]

А венгерские женщины? Почему они так себя не ведут? Вильма много раз спрашивала об этом. Почему они не режут себе вены в ванной? Ей нравится задавать те же вопросы повторно, потому что ответы не всегда повторяются. Тобиас родился по меньшей мере в трех разных местах и окончил четыре университета (в одном и том же году). У него много паспортов разных стран.

— Венгерские женщины на такое ни за что не пойдут, — сказал он однажды. — Они никогда не признают, что игра окончена — в любви, в жизни или в смерти. Венгерская женщина будет кокетничать с похоронных дел мастером, даже с кладбищенским сторожем, который только что опустил в яму ее гроб и засыпает землей. Она никогда не сдается.

Джо-Анн и Норин — не венгерские женщины, но тоже умеют кокетничать так, что только держись. Будь у них веера из перьев, они сейчас хлопали бы Тобиаса по рукам. Будь у них букеты, они швыряли бы ему розовые бутоны. Будь у них щиколотки, они их демонстрировали бы. А так они только глупо улыбаются. Вильму так и подмывает сказать: «Ведите себя на свои годы», но что под этим подразумевается?

С Джо-Анн она знакома по бассейну. Она старается дважды в неделю проплыть длину бассейна хотя бы несколько раз — на это она пока еще способна, при условии, что ей помогут влезть в воду и вылезти, а также проведут в раздевалку. И с Норин она, кажется, встречалась раньше на каком-то мероприятии вроде концерта: она помнит это голубиное воркование, грудное тремоло. Она понятия не имеет, как выглядят эти женщины, хотя боковым зрением видит, что обе одеты в малиновое.

Тобиас счастлив, что обрел новых слушательниц. Он уже успел сказать Норин, что она сегодня ослепительна, а Джо-Анн намекнул, что, будь он прежним, не удержался бы, оставшись с ней наедине. «Если бы молодость знала, если бы старость могла», — произносит он. Что это за звук — неужели он целует дамам ручки? Дамы хихикают. Точнее, лет двадцать назад это было бы хихиканьем. Сейчас это кудахтанье, писк, одышка; шелестение опавших листьев в порыве ветра. Голосовые связки укорачиваются, горестно думает Вильма. Легкие съеживаются. Все иссыхает.

Как она относится к этому флирту над чаудером из мидий? Ревнует ли она, хочет ли, чтобы Тобиас принадлежал ей безраздельно? Не безраздельно, нет; так далеко она не заходит. У нее нет желания резвиться с ним на пресловутом сеновале, поскольку у нее вообще нет желания. Или почти нет. Но ей нужно внимание Тобиаса. Точнее, ей нужно, чтобы он нуждался в ее внимании, хотя он, кажется, вполне обходится некачественной заменой в количестве двух штук. Втроем они ведут куртуазную беседу, достойную любовного романа из эпохи регентства. А Вильме приходится слушать, поскольку отвлечься ей не на что: человечки не явились.

Она пытается их вызвать. «Придите», — командует она про себя, устремляя то, что когда-то было взглядом, на композицию из искусственных цветов в центре стола (высокое качество, говорит Тобиас, не отличишь). Цветы желтые — это все, что знает о них Вильма.

Ничего не происходит. Она не может управлять ни появлением человечков, ни их исчезновением. Она решает, что это нечестно — в конце концов, именно у нее в мозгу они зарождаются.

Вслед за чаудером подают запеканку из говяжьего фарша с грибами, потом рисовый пудинг с изюмом. Вильма сосредотачивается на еде: ей нужно боковым зрением установить местонахождение тарелки, а потом работать вилкой, словно это ковш экскаватора — приблизить, повернуть, набрать груз, поднять. Это требует усилий. Наконец приносят блюдо с печеньем — как обычно, песочное и полоски. На краткий миг Вильме являются семь или восемь дам в пышных юбках цвета слоновой кости, они пляшут канкан, сверкая ногами в шелковых чулках, но почти сразу же растворяются в печенье.

— Что там снаружи происходит? — В паутине комплиментов, сплетаемой с трех сторон, внезапно появляется брешь, и Вильма устремляет свой вопрос туда. — У главных ворот?

— О, а мы как раз стараемся обо всем этом забыть! — весело восклицает Норин.

— Да, — говорит Джо-Анн. — Это слишком депрессивно. Надо ловить момент, верно, Тобиас?

— Вино, женщины и песня! — провозглашает Норин. — Зовите одалисок, пусть исполнят танец живота!

Джо-Анн и Норин трескуче хихикают.

Тобиас, как ни странно, не смеется. Он берет Вильму за руку: она чувствует его сухие, теплые, костлявые пальцы на своих.

— Их становится больше. Ситуация серьезней, чем мы думали, дорогая. Было бы неразумно ее недооценивать.

— О, мы ее не недооцениваем! — Джо-Анн пытается жонглировать мыльными пузырями разговора. — Мы просто делаем вид, что ее нет!

— На нет и суда нет! — чирикает Норин. Но Тобиаса их позиция больше не устраивает. Он сбросил маску старосветского аристократа а-ля «Алый первоцвет» [557] и переключился в режим «человек действия».

— Нужно ожидать худшего, — говорит он. — Они не застанут нас врасплох. Идемте, дорогая, я провожу вас домой.

Она вздыхает с облегчением: Тобиас вернулся к ней. Он доведет ее до самой двери ее квартиры, как делает это каждый вечер, пунктуальный, словно будильник. Чего она боялась? Что он бросит ее, беспомощную, ощупью искать дорогу, покинет на виду у всех остальных и сбежит в кусты с Норин и Джо-Анн, чтобы совершить с ними тройственное совокупление в беседке? Об этом можно сразу забыть: охрана выловит их в ноль минут и отправит прямиком в крыло усиленного ухода. Территория усадьбы патрулируется по ночам, с фонариками и собаками.

— Мы готовы? — спрашивает ее Тобиас. Вильма тает. «Мы». Можно забыть про Джо-Анн и Норин, разжалованных назад в «они». Она склоняется к Тобиасу, он берет ее под локоть, и они удаляются вместе. Вильма вольна воображать, что, удаляясь, они выглядят достойно.

— Но что такое худшее? — спрашивает она в лифте. — И как к нему можно приготовиться? Неужели вы думаете, что они нас сожгут! В нашей стране это невозможно! Полиция их остановит!

— На полицию рассчитывать нельзя, — отвечает Тобиас. — Уже нельзя.

Вильма собирается протестовать — «Но ведь они обязаны нас защищать, это их работа!» — и осекается. Если бы полицейских беспокоило создавшееся положение, они давно бы уже что-нибудь предприняли. Они сознательно бездействуют.

— Эти люди поначалу будут действовать осторожно, — продолжает он. — Продвигаться мелкими шагами. У нас еще есть немного времени. Постарайтесь не беспокоиться, вам нужно выспаться, чтобы набраться сил. А я кое-что подготовлю. Я не допущу неудачи.

Странно, до чего успокаивает Вильму этот мелодраматический эпизод: Тобиас берет командование на себя, строит хорошо продуманный план, намеревается перехитрить судьбу. Он всего лишь дряхлый старец, артритик, говорит себе Вильма. Но все равно ее это успокаивает и ободряет.