Mazai-Krasovskaya Jana - Шпион в Хогвартсе: отрочество

Если бы он только мог уехать тогда… Если бы мать не сдалась и была бы жива… Если бы Аберфорт остался с сестрой сам, а не орал на него, если бы он не начал ссориться с лучшим другом и сестра не метнулась между ним и Гелом…

Он чувствовал вину, но совсем не чувствовал, не мог даже заставить себя почувствовать раскаяние…

Слишком сильно его удерживали те, кого он должен был бы любить: любовь ушла. Она не могла оставаться на привязи. Дом, в котором он должен был жить, перестал быть ему домом — только потому, что возникло слово «должен». То же было и с родиной, от которой он так и не смог вырваться: она стала ему чужой. А потом уже — шахматным полем, экспериментальной площадкой.

Ему тогда помогла выжить одна-единственная вещь. Маггловская книга. Когда он, читая написанное неизвестным автором, который, казалось, макал перо не в чернила, а прямо в кровь его, Альбуса, мечты, дошел до строк:

«…Иные души

И в четырех стенах справляются с врагом…» (1)

Он чуть не задохнулся от боли и от облегчения одновременно, поняв и приняв, что это — о нем. Наследие путешественников сломало его где-то глубоко внутри. Благой переродился в неблагого, но так никогда и не осознал этого. Зато у него проявились все яркие качества путешественников: острый ум аналитика, изобретательность, дар рассказчика. Тяга к странствиям ослабла и понемногу растворилась в череде дней. И только понимание того, что это его душа — та самая «иная», особенная, вело его все дальше и дальше. К свету, как он всегда считал. Тогда еще юноша не понимал, как далеко заводит его уверенность в себе и тщеславие — это вовремя увидел лишь Фламель, но повлиять, к собственному удивлению, не смог, а потому предпочел расстаться со вроде бы перспективным, но, как выяснилось, проблемным учеником. А тот даже, вроде, и не заметил: мастерство манипуляции живыми людьми захватывало его все больше и больше, пока не стало не то чтобы смыслом — способом жизни.

О, он искренне любил людей — тех, что оказывались рядом, так, что никто не мог противостоять обаянию его голоса, ума и внимания. Только стоило человеку отойти, как он исчезал для молодого Альбуса, словно и не существовал никогда. У него не было дома и не было близких, да он и не помнил, когда перестал понимать, зачем они вообще нужны. И не приведи господь, как говорят магглы, быть любой фигурой на доске, когда за игру берется Эшу Неблагой, не знающий, кто он, да еще во имя общего блага…

***

В Малфой-маноре, сияющем после свежего ремонта семидесятого года, хозяева принимали важного и опасного, но весьма уважаемого гостя. Статный темноволосый мужчина с пронзительно-серыми глазами был без малого на десяток лет старше хозяина, но выглядел его ровесником.

— Абраксас, какие сведения у тебя есть об Олливандерах?

Светлые брови слегка приподнялись:

— Милорд, могу ли я узнать, чем вызван ваш интерес?

— Возможно. Но после того, как ты поделишься известными тебе фактами и своими домыслами.

Лорд Малфой хмыкнул:

— Буквально вчера видел старика. Чаек кормил возле Саутуоркского моста, — Абраксас задумался. — Но вид у него был, словно на похоронах, что мне показалось странным. Не вяжется такое выражение лица с любовью к природе.

— Что известно о его семье?

— С какого колена она вас интересует, милорд Певерелл?

— Даже так? Пусть будет с прадеда.

Хозяин щелкнул пальцами, призывая домовика.

— Добби, все об Олливандерах, все папки, кроме…

Том тихо кашлянул.

— Все папки, Добби. Разложить на столах по хронологии. Мы будем через десять минут. Милорд, позволите, я дам пару распоряжений, а потом мы пройдем в библиотеку?

— Так и знал, что их вывеска лишь пускает пыль в глаза, — усмехнулся Лорд Гонт-Певерелл.

— Я в этом никогда не сомневался… до нашей эры — пф!

— А вот тут интересно… Гибель жены? А куда подевалась дочь? А, еще вот это, посмотри, — Том передал Абраскасу листок, — интересно складывается, не находишь?

— Вот ведь… затейники. Выходит, дело в последнем поколении?

— Ну нет, скорее всего, исследования начал еще Джербольд, если не Джерейнт… Если бы они вели журналы, я бы почитал, — протянул Темный Лорд с предвкушением.

— Это приказ, милорд?

Том весело посмотрел на сподвижника. Конечно, этот змей выскользнет при любом удобном случае, только кто ж ему таковой предоставит…

— А сам не хотел бы?

— Я понял, милорд.

— Да не кланяйся. Чистокровный Малфой — перед полукровкой?

С недавних пор Тому стало нравиться эпатировать последователей своим происхождением. Еще года полтора назад он убил бы с особой жестокостью даже не за упоминание о его родителях, а всего лишь за мысль… Готов был выжечь эту память хоть Круциатусом, хоть каленым железом, хоть Авадой (и, помнится, в этом даже преуспел), но теперь стал совершенно иначе к этому относиться. Кто бы ни были его биологические родители, он был теперь Певерелл, Гонт-Певерелл. И этого достиг он сам, своими силами, способностями и только потом — правом крови. И он еще потрудится, чтобы завладеть правами на Слизерин. Он сделает это.

Выцарапанная адским трудом власть над замком подарила ему то, чего он сам не ждал: гордость и спокойное достоинство древнего рода. Том догадывался, что капризное наследство воспитывало его, меняло и перекраивало его личность, ковало, как клинок, отсекая лишнее, заполняя каверны, качественно меняя душу, словно гениальный кузнец — металл, но… все оказалось на руку. Тем забавнее было смотреть на надувавших щеки «бла-ародных», рафинированных представителей «священных двадцати восьми», когда в этом списке «внезапно случился» он. Так что теперь он позволял себе повеселиться…

Реакция была самой разной, но по ней можно было сделать массу полезных выводов, в том числе: от кого чего ожидать и кому насколько доверять. Впрочем, пока доверия его заслуживали всего четверо, но никто из них не был в стане соратников. Принцы и старик Селвин — просто сквиб, но умнейший изо всех встреченных им когда-либо разумных… Том улыбнулся, едва подумав о том, что в любое время может наведаться в гости, и заметил неожиданную реакцию своего визави.

— Хочешь мне что-то сказать, но не знаешь, как?

Абраксас вздрогнул. И дело было не в удивительно человечной улыбке на всегда жестком и практически непроницаемом лице Темного Лорда…

Малфои всегда умели чувствовать то, что называли «чистая кровь». Стоило им немного настроиться на человека, как они слышали его звучание: обычно это был аккорд или короткая мелодия. Музыкальный слух часто травмировали фальшивые ноты (потому так и раздражали Малфоев одним своим присутствием нечистокровные волшебники), а чистое звучание вызывало восхищение и внутреннюю гармонию.