Mazai-Krasovskaya Jana - Иммунитет

Да, сколько бы ни было сил у молодых и здоровых, они тоже когда-то заканчиваются. Они уснули еще до рассвета, завернувшись в тот самый платок — его хватило на двоих…

***

Солнечный луч… нет, Джентл сидит рядом с ним с маленьким зеркальцем в руках и играет солнечным зайчиком… Она убирает его сразу, как только он, морщась, открывает глаза.

— Привет. Как дела? — прохладные губы целуют его в нос.

Дела… Он улыбается и понимает, что ничего говорить не надо. Вот так все просто…

Она не одета, только прикрыта своими длинными черными волосами, отливающими на солнце. Так красиво… Он приподнимается, чтобы отдать ей юбку. Она смеется и опять целует его. Снова в нос. Нежно и щекотно, будто мотылек садится.

Его природа уже требует свое, но он находит силы спросить, самому непонятно, зачем, но вот захотелось узнать, и все тут.

— Зачем ты целуешь его?

— Кого его? Тебя!

— Мой нос…

— А что? Нельзя?

Он усмехается:

— Никогда не считал, что этот клюв годится для поцелуев.

Звонкий хохот — куда там колокольчикам, они вообще ни о чем — становится ему ответом.

А потом она ложится прямо ему на грудь своей чудесной грудью. Да что ты творишь, ненормальная, утром! — хочет воскликнуть он, но стискивает зубы, потому что она хочет что-то сказать…

— Дурачок, — жаркий шепот в ухо заставляет пробежать мурашки. — Он просто создан для поцелуев.

Он уже тяжело дышит, глядя в ее такие близкие лучистые глаза. И она шепчет прямо ему в губы:

— Ты создан для любви. Мы все созданы для любви.

***

Потом, все остальное будет потом… Учитель оставит его здесь — на неделю. И будет прав. За это время не остынут чувства, но с глаз спадет пелена.

Он еще узнает горечь их «свободной любви». Он еще увидит и грязь, и сминающую чувства и сознание тяжесть после эйфории с косячком… Щедрость и убожество, смешанные так, что уже не различить… Бессильный протест — и силы жить так, не как все. Все потом. Непротивление злу ему будет понять труднее всего, но он поймет, зная уже точно, что это — не его. Он — боец. А потому…

Он поймет, но не примет и уйдет своей дорогой. Но он научится многому. Прощать. Чувствовать. Понимать. И даже петь.

А пока — несколько дней он просто будет любимым и желанным. Просто так. Несколько дней. Иногда это вовсе не мало.

Let it be…

Гарри лежал на пузе и смотрел телевизор. Он раздумывал о том, что недавно выдала его магия — о яйце из одеяла. Рядом пристроился дожевывающий яблоко брат.

— Ого! — он огрызком показал на экран, где в этот момент крупным планом показывали процесс питания личинки стрекозы. — Такое бы в ужастик! Покруче «Чужого» будет!

Гарри оценил. А потом представил, что вместо яйца он сделал из себя личинку такого вот… и содрогнулся от ужаса и восторга. К нему пришла еще одна идея, которую захотелось немедленно обсудить с миссис Филдс, и он поскакал было к телефону… Однако по пути ему попалась тетя, и он не преминул спросить у нее, насколько реален внеплановый выезд в Манчестер.

Обломали его прямо на лету: вне уже устоявшегося расписания везти его было некому и некогда. А отпускать одного… Нет уж. Живым он тете нравится больше. Это было приятно и еще не совсем привычно. Зато Гарри наконец успокоился и осознал, что торопиться-то особенно некуда. Послезавтра поедет и обо всем поговорит. А поделиться он и с Дадли может. Втихаря.

Старшие Дурсли ужастики не одобряли: Гарри смотрел их только у психолога, а потом в красках пересказывал брату. Тот завидовал и мечтал увидеть сам, но стоило ему заикнуться о том, чтобы купить кассету с мини-сериалом «Оно»… последовавшую за этим сцену лучше не вспоминать. Благо, Дад не выдал ни его, ни психолога… или как ее, психотерпе… миссис Филдс, короче. Сказал, что слышал, как ребята в школе рассказывали.

Но живое воображение не отпускало. «А если вместо яйца сделать куколку, интересно, как Дадли заорет, если зайдет и увидит меня таким? Он же хотел посмотреть… Главное, я знаю, как выбираться из куколки, по телевизору показывали — через спину: значит, сгорбиться, надавить спиной, и сзади все порвется. Это попробовать уже не так страшно! Интересно, а про вылупление из яйца передача есть?»

Гарри еле дождался вечера, и хотя брат с рогатками, тетя с книгами, а потом и дядя со своими выкладками о «Гринготтсе» не давали ему особо задумываться о будущем эксперименте, тот все равно присутствовал где-то на заднем плане его мыслей, занимая его, как дальние горы — горизонт. И когда Гарри сразу после вечернего чая направился прямиком в свою спальню, тетя Петунья даже лоб его потрогала, не приболел ли. А он только и ждал, когда наконец можно будет замотаться в одеяло и… попробовать! Ведь если что, Дадли снова ка-ак даст кулаком…

Закутавшись в одеяло, Гарри представил, что он — личинка стрекозы. Во всех подробностях, почему-то начиная с хвоста но, когда он дошел до того, что считалось ртом, ему стало страшно: а что, если Дадли убежит? А он не сможет выбраться? Он подумал, что из яйца, наверное, тоже можно будет вылезти, как из кокона личинки… А если бы у него были еще острые зубы… Уплывая в сон, он вспомнил Чужого и похолодел. Нет, он не хочет быть таким. Норберт у Хагрида и то был куда симпатичнее… но тупой. Интересно, умные драконы бывают? А анимаги, когда превращаются, становятся по уму, как животные или остаются, как люди? Эх, надо было дочитать ту главу… В голове промелькнула недавно прочитанная страница с заклинанием, и это было последним, что он вспомнил перед тем, как уснуть.

***

Петунье спалось тревожно: несколько раз она просыпалась и прислушивалась, но в спальне племянника все было тихо. Встала она, едва рассвело. Почему-то на цыпочках прокралась к комнате Гарри и прислушалась. Тишина. За соседней дверью посапывал Дадли. Она улыбнулась, повернулась и пошла на кухню, решив сначала сварить себе кофе и собраться с мыслями. Будить племянника ни свет ни заря не было никакого смысла.

«Что со мной происходит? — спрашивала Петунья себя, отхлебывая горячий ароматный напиток. — Все тихо, спокойно. Почему у меня душа не на месте?!» Она отхлебнула еще глоток, поморщилась, добавила пол-ложечки сахара и отпила еще. Одобрительно кивнув сама себе, она вышла и открыла дверь в сад.

Свежий воздух, влажный настолько, что в нем видны были солнечные лучи, щебетание птиц, молодые кусты новых роз, на которых уже начали распускаться бутоны, ее успокоили. Она сладко потянулась. Хотелось пройтись босиком по поблескивающей росой траве (точно, ночью дождило), но… правильно ли это будет для респектабельной жены и хозяйки дома? Прислушавшись к собственному дому, еще спящему, она сбросила домашние туфли…

Удивительно, но утренняя прогулка по саду помогла ей обрести решимость все-таки открыть дверь племянника. Она ахнула еще с порога: на кровати под одеялом лежало что-то круглое, серо-коричневое, размером немного больше Гарри. Прислонившись к косяку, она долго испуганно смотрела на кровать, наконец робко позвала: