Патрик Уайт - Фосс

– Что значит владеть собой? – спросила она.

И они сблизились. Они пребывали в едином аду их общей плоти, которую он так часто пытался отвергнуть. Она облекала его нежно-белыми ножнами.

– Теперь видишь? Человек – это обезглавленный Бог, – проговорила Лора. – Вот почему ты кровоточишь.

Кровь падала на их руки горячими, густыми каплями. Но он так и не посмотрел ей в лицо…

Они подъехали к широкой равнине из маленьких круглых камешков, многие из которых явно были кварцем, ибо клинки солнечных лучей пронзали кожу камня, и из-под нее вырывался ослепительный свет. Вспышки эти, хотя и редкие, заставляли белых вскрикивать. Свет сделался невыносимо ярок. Лора Тревельян, которая пережила удары кинжалов и поострее этих, умолкла. Она отъехала в сторону и ждала.

Оправившись от удивления, люди увидели, что две колонны черных в сосредоточенном молчании собрались позади и построились полукругом. Фосс спешился и ждал. Долгое время все так и стояли и казалось, что кроме общего молчания не произойдет ничего. Вдруг в рядах черных возникла суматоха, и одного из них вытолкнули вперед. Он подошел, глядя на землю в поисках вдохновения, и Фосс сказал:

– Что ж, Джеки, я тебя не виню. Я это предвидел. Что дальше?

Джеки не поднял головы. Хитростные мысли, которые он научился думать, мысли, принадлежащие другим, сделали ее слишком тяжелой. Тело его, напротив, сияло обновленной невинностью.

Потом он сказал:

– Не я. Джеки ничего не делать. Эти черные хотеть Джеки. Я идти. Черному нехорошо среди белых. Вот мои люди! – Предатель сердито махнул рукой в сторону строя. – Джеки место здесь!

Фосс слушал, трогая бороду. Он улыбался, или лицо его приняло такое выражение.

– Где же тогда мое место, как не здесь? – спросил он. – Скажи своим людям, что мы нужны друг другу. Черный и белый человек – друг.

– Друг? – повторил Джеки.

Слово прозвенело в воздухе. Мальчик не помнил его смысл. Племя аборигенов заволновалось. Было неясно, то ли они чего-то требуют, то ли торопят, то ли советуются.

Джеки помрачнел. В горле у него стояли комья.

– Белый человек убить черный, – наконец выговорил он.

– И теперь они хотят убить меня? – спросил Фосс.

Джеки стоял молча.

– Они не смогут убить меня, – сказал Фосс. – Это невозможно!

Хотя щека его дернулась как у обычного человека.

– Скажи им, что я не умру. Взамен я предлагаю свою дружбу. Я друг черный человек! Понимаешь? Это знак дружбы.

Белый человек взял горячую, черную правую ладонь мальчика обеими руками и пожал. Волна грустной, теплой магии и тоски по ушедшему захватила черного, однако из-за того, что иссохшим рукам белого человека не хватало физической силы, несмотря на теплоту и силу духовную, мальчик отдернул ладонь.

Он начал что-то лопотать. Двое мужчин постарше и могучий абориген помоложе вышли вперед и заговорили с Джеки, а там, где слов не хватало, помогали себе жестами. Видимо, то, что они обсуждали, имело огромную важность и должно было произойти, несмотря ни на какие трудности.

Потом Джеки, чье положение явно его тяготило, поднял взгляд и сказал:

– Не хорошо, мистер Фосс… Эти черные говорить, вы идти с нами, – добавил он, все еще одержимый магией белого человека.

Фосс низко опустил голову. Не будучи знаком с проявлениями смирения, он пытался представить, как действовал бы при подобных обстоятельствах Пэлфримен, однако каменная равнина и ослепительный свет не давали ему укрыться в воспоминаниях.

Черные не сводили с него глаз. Как четко выделялись на их телах жилы и соски! Как они смотрели!

Белый человек качнулся, словно сноп сухой травы. Он снова садился в седло.

В своей слабости или же в грезе, которой жил, немец почувствовал, как носок сапога соскользнул со стремени. Подбородок обожгло острой вспышкой боли что-то железное, наверняка пряжка, и он снова очутился на земле. В прошлом подобный инцидент заставил бы его выглядеть крайне комично.

Однако черные не засмеялись.

Фосс собрался и наконец сел в седло, раскачиваясь и улыбаясь. На жаре текущая по подбородку кровь быстро высыхала, ранку тут же облепили мухи.

К нему подъехала женщина, собираясь промыть рану.

– Lass mich los [39] Оставь меня в покое ( нем .). , – резко, даже грубо бросил он, сердясь скорее на себя, чем на нее.

Отряд двинулся по равнине из кварца, через которую вела расчищенная тропа, судя по сдвинутым в стороны валунам. Перемещаться по бледной пыльной тропе было вполне сносно. Несколько черных пошли впереди, основная часть держалась сзади. Теперь не существовало различий между черными и белыми, между людьми и лошадьми. Расстояние сглаживало мелкие детали.

– Боже правый, сэр, что с нами будет? – спросил Гарри Робартс, поднимаясь со дна на поверхность своих глаз.

– Полагаю, это известно только им, – ответил немец.

– Господи, сэр, неужели вы им позволите? – вскричал испуганный парнишка. – Господи, неужели вы нас не спасете?

– Я больше тебе не Господь, Гарри, – сказал Фосс.

– Другого мне и не нужно! – воскликнул мальчик.

И снова мужчина проникся к мальчику благодарностью за преданность. Разве мог он, дойдя до подобного состояния, позволить себе роскошь ее принять?

Пока он над этим размышлял, Лора Тревельян ехала рядом, хотя на узкой тропе едва ли хватало места для двух лошадей.

– Значит, теперь ты меня покинешь? – спросил он.

– Ни на минуту, – сказала она. – Никогда-никогда!

– Если твое учение принудило меня отказаться от силы, то вскоре наверняка наступит такой момент, что мы больше не сможем быть вместе.

– Вероятно, нам придется ненадолго расстаться. Но это мы уже проходили.

Они ехали рядом.

– Я подумаю, как тебя убедить, – проговорила она через некоторое время, – как убедить тебя, что возможно все. Если только я смогу принести жертву…

И тогда он посмотрел на нее и увидел, что они остригли ей волосы, а ниже щетины, оставшейся на их месте, срезали плоть с лица. Теперь она была совсем голая. И красивая. Ее глаза наполняли его влагой.

Так они ехали над пылью, в которой писали свою собственную легенду.

В тот вечер, когда по распоряжению доктора Килвиннинга состригли волосы мисс Тревельян, горничная Бетти была вся в слезах.

– До чего же красивые! – воскликнула она. – Я их обязательно сохраню, набью себе маленькую подушечку.

– Бетти, это отвратительно, – сказала миссис Боннер.

Однако волосы оставить позволила, потому что была тронута и потому что больше не чувствовала себя вправе запрещать другим людям удовлетворять свои желания.

Когда убрали портновские ножницы, оскверненная голова Лоры Тревельян откинулась на подушки. Она лежала с закрытыми глазами, как часто делала теперь, и доктор Килвиннинг мерил ей пульс, тем самым заполняя неловкую паузу и не давая болтать невеждам.