Патрик Уайт - Фосс

Целых два дня Фосс, Джадд, Ангус и черный парнишка прочесывали местность. Из всей экспедиции они были самыми крепкими, хотя в случае Фосса речь шла еще и о том, чтобы не показывать свою слабость. Это требовало от него значительных усилий, как, впрочем, и от Джадда, который уже устал восхищаться своим предводителем. Поскольку каторжник был всего лишь человек, он старался. Так они и бродили под дождем в поисках пропавшего скота, причем издали их усилия выглядели совершенно бесплодными.

И тогда они потеряли Джеки.

Ральф Ангус выругался.

– Эти черные – все одинаковые! – фыркнул он и за неимением аборигена выместил злость на лошади. – На них нельзя полагаться ни при каких обстоятельствах.

– Тут и белые собрали бы пожитки, – заметил Джадд, – если было бы куда пойти.

– Я доверяю этому мальчику целиком и полностью, – объявил Фосс, готовый надеяться до последнего, поскольку ему было чрезвычайно важно уважать хоть какое-нибудь человеческое существо.

Белые люди отправились домой, то есть в пещеру. Вокруг входа в нее вились свежевытоптанные тропинки. Гарри Робартс выстирал рубаху и сушил на веревке возле костра.

По возвращении немец испытал чувство глубочайшей тоски. В конце концов, он был подвержен человеческим слабостям, как физическим, так и моральным, поэтому, едва войдя в пещеру, тотчас бросился вон, предпочитая бродить в компании порывов ветра и дождя, нежели выставлять слабость напоказ всем, за исключением, пожалуй, своей жены.

Она, впрочем, оставалась вполне сильной и достойной восхищения в тяжелых, мужских сапогах и забрызганном грязью костюме для верховой езды. Руки ее, крепкие и невероятно мускулистые, забирали его слабость себе. Лицо ее хранило то самое выражение, с которым она некогда приняла Фосса, несмотря на сложность его натуры, и вне всякого сомнения то было лицо женщины.

«Ах, Лора, дорогая моя Лора!» – умолял или же утверждал мужчина, прислонившись лбом к холодной скале.

Таким его и увидел Фрэнк Лемезурье, к которому постепенно возвращались силы, и он ворочался в постели, ища кого-нибудь, кому посочувствовать. Молодой человек был рад, что остальные Фосса не заметили, потому что не стыдятся лишь те, кто познал всю глубину падения. По неясной для себя причине он начал вспоминать, как часто делал в этих пустынных землях, незаурядную молодую женщину, приехавшую на верфь верхом. Он вспомнил ее припухшие губы и темные круги под глазами, и как явно была она облечена в броню своей натуры, и как склонила голову, чтобы с непритворным интересом поговорить с мистером Пэлфрименом, и в то же время в глубине души оставалась безучастной.

По какой-то еще более непонятной причине провидец ощутил близость к своему предводителю, стоило женщине на коне вернуться в его жизнь. Он лежал в одеялах, смятый лунным светом, и между приступами болезни преисполнялся любви и поэзии, что казалось ему единственно правильным.

В ту ночь, когда среди слоистых облаков поднялась нежная, ажурная луна, Джеки вернулся, гоня потерянный скот. Лунный свет мерцал на остроконечных рогах, между которыми вполне мог поместиться и сам диск. Кожа тощего и испуганного мальчика, понурившегося на мрачной лошади, отливала сияющим перламутром.

Люди выглянули наружу и увидели его.

– Вот и Джеки возвращается, – сказал кто-то.

Спотыкаясь о тела, Фосс ринулся к выходу из пещеры, чтобы убедиться. Как же он обрадовался!

– Один корова не найти, – пробормотал мальчик, отступая в темноту, совсем недавно так его пугавшую.

Он соскользнул со спины лошади, и нагота его рассердила животное.

– Даже если так, ты славно потрудился, – вздохнул немец с большим облегчением, о котором другие и не подозревали.

При всех говорить он не мог, зато принес кусок пресной лепешки, оставшейся после ужина.

– Бери, – сказал он голодному мальчишке и почти сердито добавил: – Придется довольствоваться этим, потому что больше ничего нет.

Затем немец поспешно вернулся в постель, и из всех присутствующих лишь абориген, прекрасно умевший слушать молчание, не счел поведение главы экспедиции презрительным.

На этом инцидент был исчерпан. Фосс поместил его в путевой журнал без комментариев:

«28 мая. Джеки вернулся ночью с коровами, одной не хватает. Перед сном наградил мальчика лепешкой. Он был доволен».

Примерно в это же время произошел также инцидент с горчицей и кресс-салатом.

Тернер выразился приблизительно так: «Чего бы я ни отдал за тарелку с зеленью, капустой, шпинатом или даже с ботвой молодой репы, только воду отжать, сверху бросить кусок маслица или вытряхнуть содержимое хорошей мозговой косточки! Но главное, чтобы зелени побольше».

Зелени было крайне мало – лишь разновидность лебеды, которую они иногда варили, однако, несмотря на подобное добавление к рациону, у Тернера началась страшная цинга, отвратительная что на вид, что на запах.

Пэлфримен, услышав замечание товарища, вспомнил, что среди личных вещей у него завалялись семена горчицы и кресс-салата, посадить кои он не смог из-за засухи, и потом совершенно о них позабыл.

Тернер казался особенно омерзительным брезгливому Пэлфримену, который при обычных обстоятельствах постоянно мыл руки и менял белье каждый день. К этому его приучила сестра, старая дева, чья чистая кожа привычно пахла лавандовой водой или розовой эссенцией собственного приготовления и чей дом был уставлен мисочками с ароматическими смесями из сушеных цветов, сухими снопами лаванды или желтыми хрупкими листьями вербены. Впрочем, именно от этой сестры он и сбежал, по крайней мере от ее страстной всепоглощающей натуры, вследствие чего долго не мог придумать, как же ему искупить свое унизительное отношение – постоянный страх запачкать тело или душу через прикосновение к другому человеческому существу. Так было до тех пор, пока на глаза ему не попался мерзкий Тернер с его сомнительным прошлым, покрывшийся зеленоватыми струпьями у корней клочковатой бороды, и не предоставил возможность искупления.

И вот в пещере, где пахло гарью и болезнью, орнитолог предложил Тернеру побриться.

– Чтобы очистить лицо и дать коже зажить.

Тернер засмеялся.

– Решили привести меня в божеский вид напоследок, мистер Пэлфримен?

– А вдруг это только начало? – спросил Пэлфримен.

Тернер фыркнул, однако на уговоры поддался. В результате этого тяжкого испытания Пэлфримен весь взмок.

– Учитывая, что сегодня суббота, – заявил Тернер, – самое время найти какую-нибудь девку, прилечь с ней на мокрой травке и поймать ревматизм!

Пэлфримен стряхнул мыльную пену и волосы в огонь, и тот зашипел. Невинная душа сестры поморщилась или то была его собственная душа?