Патрик Уайт - Фосс

Вскоре после этого Тернер признался, что ему хочется зелени. Мисс Пэлфримен, любительница салата-латука, также имела обыкновение высаживать в горшочки горчицу и кресс-салат, подумал ее брат и вспомнил о семенах, что лежали в старом лаковом футляре для очков. Он тут же загорелся идеей посеять грядочку для Тернера и Лемезурье, отправился под дождь поискать подходящее место и нашел его в узкой долине между скалами, примерно в сотне ярдов от ненавистной пещеры.

Пэлфримен посеял семена, и те чудесным образом проросли, поднялись на бледных ниточках стеблей, потом раскрыли листочки. Волшебство свершилось просто и быстро. В тот важный день орнитолог выходил из пещеры несколько раз, чтобы принять участие в действе, имевшем столь огромное значение.

И вот однажды он обнаружил, что почти половина бесценных ростков объедена! Кровь застучала у него в ушах. Пэлфримен принялся сторожить всходы от птиц и зверей, бродя неподалеку под серым дождем. Под ногами чавкала грязь, а уцелевшие ростки продолжали благоденствовать, несмотря на отвратительные погодные условия.

И все же орнитолог никак не решался их срезать. Им овладели любопытство и мелочность. В один прекрасный день, наблюдая за грядкой с близкого расстояния, Пэлфримен увидел Фосса. Тот подошел, достал из кармана перочинный нож, склонился и срезал щедрый пучок. Так он и стоял, запихивая зелень себе в рот, словно животное.

Пэлфримен буквально онемел.

– Мистер Фосс! – воскликнул он, наконец выходя вперед.

– А, мистер Пэлфримен! – сказал, точнее, пробормотал с набитым ртом Фосс.

Итак, лунатик попался, однако вины своей не признал.

– Неужели вы не задумывались, откуда здесь взялась зелень? – начал Пэлфримен.

– Вкусно, – заметил немец, нагибаясь и снова срезая пучок, – жаль мало, удовольствия почти никакого.

Пэлфримен готов был спросить, не приходило ли тому в голову, что семена выросли не сами по себе, но воздержался. Он понял, что вовсе не хочет утвердиться в своих подозрениях.

Фосс закончил и обтер нож большим и указательным пальцами, стирая малейшие следы зелени, потом закрыл и убрал в карман.

– Скажите мне, Пэлфримен, – спросил он, – вас очень расстраивает гибель экспонатов в реке?

– Не настолько уж они были важны, – пожал плечами орнитолог.

– Ради них вы ведь и отправились в эту экспедицию, – напомнил Фосс.

– Я склонен думать, что у меня имелись и другие цели, – ответил Пэлфримен. – И самая важная еще впереди.

Он подвергся тяжким испытаниям и все же не поддался искушению поверить, что поведение предводителя экспедиции или утрата экспонатов является главной проверкой на прочность.

Фосс за ним наблюдал.

– Не вернуться ли нам в пещеру? – предложил Пэлфримен, полный решимости полюбить этого человека.

Фосс согласился, что стоять под дождем ни к чему. Приблизившись к пещере, он повернулся к Пэлфримену и спросил:

– Я хочу, чтобы вы были со мной откровенны. Вы принадлежите к партии Джадда?

– К партии Джадда?!

– Да. Джадд создает партию, которая рано или поздно отделится от моей экспедиции.

– Я не отделюсь, – с грустью проговорил Пэлфримен. – И я не принадлежу ни к одной из партий.

– Вы не сможете остаться в стороне.

– Вероятно, я не так выразился. Лучше сказать иначе: я принадлежу ко всем партиям сразу.

– Еще хуже! – вскричал Фосс. – Вас порвут на части.

– Что ж, если это необходимо…

Фосс, Пэлфримен и Лора продолжали идти к пещере. Самоотверженность двух других спутников стала для немца большим искушением. Порой ему хотелось прикоснуться к их нежной преданности, у которой была мягкая, блестящая шкура собаки. В иные моменты они устраивались внутри него, крыло к крылу, и ждали, что он воспарит с ними вместе. Но он не уступал соблазну.

– Я не стану принимать во внимание собственные влечения, – заявил он, – и никоим образом не отступлюсь от намерения пересечь эту страну из конца в конец!

Фосс вошел в пещеру, и расстроенный Пэлфримен последовал за ним.

Поскольку дождь все не прекращался, узников ждали новые испытания, хотя пока это были всего лишь мелкие бытовые дрязги.

Всякий раз, когда они оставались в лагере надолго, Джадд неизменно обособлялся. Он тут же находил – точнее, выдумывал, как сказал бы глава экспедиции, – множество важных забот. Он становился повелителем вещей. Так что вскоре после того, как они обосновались в пещере, он решил провести ревизию всех изделий из кожи, которыми они владели: седел, уздечек, седельных сумок и так далее. Он часто что-нибудь чинил у едва горевшего костра под шахтой, служившей им дымоходом, сидя в лучах пыльного бледного света, или мастерил мешочки из промасленной ткани для защиты от сырости тающего запаса лекарств.

Неприкаянный Тернер загорелся идеей подружиться с этим человеком. Прежде Тернер жил на улице и водил разные знакомства, но крепкой дружбы или утонченных красок постоянства никогда не знал и не искал. Все, что ограничивало внезапные перемены, неизменно его отвращало.

Тем не менее, теперь ему хотелось прислониться к надежной скале.

– Когда вернемся из этой, так сказать, экспедиции, – сказал Тернер, вытягивая и скрещивая ноги, потому что никогда и ничем не был занят, – получим наши награды и аплодисменты, я заживу по-джентльменски и отправлюсь в увеселительную поездку. Заодно и к тебе загляну, Альберт, осмотрю твои владения, о которых ты нам тут рассказывал.

– Если ищешь увеселений, то тебе не по адресу, – ответил Джадд с явной любовью к своим владениям.

Он взял иголку и прищурился, вдевая нитку.

– Ясное дело, мне не нужны пуховые перины и все такое, не волнуйся! – поспешил заверить его Тернер. – Поспать я могу и на полу, к примеру, в том сарае, где твоя старуха делает масло.

Благодаря разговору для Тернера это место приняло твердые очертания и уже манило к себе.

Далекие от жизни, хотя и скромные замыслы Тернера раздражали Ральфа Ангуса и навевали на него скуку, поскольку его собственное поместье было куда более значительным.

– Нужен ты там как пятая спица в колесе, – заявил помещик, снизойдя до того, чтобы навощить нитку для Джадда.

– Ничего подобного! – заспорил Тернер. – На что-нибудь да сгожусь! Я научусь!

Если нужно, он готов был вернуться в детство. Потому что вдруг ему захотелось подчиняться старшему. Он мысленно вырезал свое имя на стволах пыльных казуарин, которые окружали хижину рваной бахромой. Будучи один, он не чувствовал себя одиноким, потому что всегда держался поблизости от своего друга.

– Расскажи нам еще, Альберт, – попросил он. – Расскажи о том случае, когда потушить огонь не удалось и шерстяной сарай сгорел.

– Шерстяной сарай?! – засмеялся Ангус.