Патрик Уайт - Фосс

– Ты должна спуститься, дорогая моя, и познакомиться с Эсболдами.

– С Эсболдами? Кто они такие?

– Хорошие люди, у которых есть небольшой домик в Пенрите, – ответила тетушка Эмми.

Лора попыталась уклониться от встречи, сославшись на домашний вид.

– Я не хочу переодеваться, – заявила она, – и отправлять Мерси на кухню тоже не хочу.

– Ну, так иди в чем есть, – засмеялась тетушка, пребывавшая в хорошем настроении. – И Мерси бери с собой. Они люди очень простые.

– Эти Эсболды, – спросила племянница на ходу, – наши давние знакомые?

– Не совсем, – сказала миссис Боннер, – хотя я знаю их вполне достаточно.

Что было правдой. Все это время мудрое дитя Лоры пристально смотрело на старшую женщину.

Они вошли в маленькую, редко использовавшуюся гостиную, где ожидали гости, как и подобает очень простым людям из Пенрита.

Миссис Эсболд, поднявшаяся с почтительным жестом, была уютной толстухой с розовыми, еще не успевшими обгореть на солнце щеками. Ее муж, жизнь которого протекала исключительно на свежем воздухе обеих стран, напротив, так загорел и задубел, что кожа его покраснела и начала усыхать. На лицах этой супружеской пары настолько отчетливо читалась неприкрытая честность, что подвергать их расспросам казалось излишним.

Впрочем, когда все расселись и застенчивость стала проходить, началась приятная беседа, во время которой миссис Эсболд воскликнула:

– Так вот она какая, эта малютка! До чего же милая и крепенькая!

Девочку начали одевать в платьица, и благодаря цветущему виду и спокойному характеру она действительно была образцовым ребенком.

– Пойдешь ко мне, моя дорогая? – спросила миссис Эсболд, протягивая чуть дрожащие руки в серых перчатках.

Мерси не возражала и вскоре сидела на коленях гостьи.

– Ты такая же христианка, как и твое имя? – спросил ее муж, трогая щечку ребенка и приветливо улыбаясь до зияющих прогалов в задних зубах. – С такой малюткой мы бы справились, верно?

– О да! – воскликнула женщина, будто она много лет голодала.

Как и мистер Эсболд, Лора тоже улыбалась, только с очень глупым видом. Ее замутило.

– Вы, несомненно, окружите ее чрезмерной заботой и добротой, – сказала миссис Боннер, теребя ленточку на капоре.

Тетушка Эмми вспомнила виденную некогда пьесу, где всех актеров расставили полукругом в ожидании сцены, подготовленной драматургом с необычайным мастерством, и понадеялась, что ей удастся контролировать свою сценку не хуже, чем ему. Однако бедняга позабыла, что она вовсе не драматург, а просто актриса в великой пьесе жизни.

– Эсболды, – проговорила тетушка Эмми, глядя на Лору из-под опущенных век и трепеща ресницами, словно свет был чересчур ярок, – Эсболды, – повторила она, – держат лучшее стадо молочных коров в Пенрите. И домик у них прелестный. Свинки тоже есть. А больше всего тебе бы понравился домик, Лора, ведь весной он просто весь в цвету! Фруктовые деревья прелестно цветут по весне, мистер Эсболд, не правда ли?

– Деревья там хорошие, – кивнул мужчина.

– В таком здоровом, красивом местечке маленькая девочка не может не вырасти счастливой! – предположила миссис Боннер.

Миссис Эсболд облизнула губы.

– Разве у вас нет своих детей? – спросила Лора, не чувствуя собственного тела.

– Увы, – коротко ответила женщина, опустив глаза.

Она принялась с виноватым видом оправлять юбочку на ребенке.

– Должно быть, вас это очень печалит, – проговорила Лора.

Ее сострадание тронуло бесплодную женщину, и та ответила благодарным взглядом.

У миссис Боннер сложилось впечатление, что происходит нечто, чего она не понимает. И тогда она воскликнула почти игриво:

– Лора, разве ты не готова отдать Мерси миссис Эсболд? – Потом, с надлежащей случаю серьезностью, добавила: – Я убеждена, что несчастная мать бедного ребенка была бы весьма благодарна, если бы узнала, что судьба ее крошки устроилась так удачно.

Лора не смогла ответить. Она чувствовала, что настал момент принятия решения, вот только зависело оно вовсе не от нее, а от некой высшей силы. И разум ее был не в состоянии с ней тягаться.

– Ты взяла бы ее, Лиз? – с сомнением спросил мистер Эсболд.

Его жена задумчиво ерошила волосики ребенка, словно готовилась совершить поступок крайне бесчеловечный.

Дитя не поморщилось.

– Да, – ответила женщина, вглядываясь в невозмутимое лицо малышки. – Она знает, что я ее не обижу. Я не обижу вообще никого!

– Но возьмешь ли ты ее? – спросила мужчина, которому хотелось поскорее вернуться к тому, в чем он понимает.

– Нет, – ответила женщина. – Она никогда не станет нашей.

Губы на ее приятном, деревенском лице искривились, потому что она действительно совершила поступок бесчеловечный, только по отношению к самой себе.

– Нет-нет, – повторила она. – Я ее не возьму.

Поднявшись, женщина быстро и осторожно усадила ребенка на колени юной леди.

– Тогда у нее было бы слишком много матерей!

Все позабыли про миссис Боннер, роль которой свелась к тому, чтобы проводить Эсболдов до дверей. После этого она тут же ушла наверх.

Поскольку Лора Тревельян тоже ощущала свое бессилие, она продолжала сидеть, где сидела, и поначалу едва ли заметила неуемную Мерси. Несмотря на важность того факта, что ребенок остается, эта немалая победа вовсе не была окончательной. Ни одну победу нельзя считать окончательной, поняла несчастная Лора, и перед ее взором замелькали видения дальних пустынь. Она с безудержной нежностью трогала его лицо там, где кончается кожа и начинается жесткая борода, пока девочка не испугалась – сперва взгляда матери, потом ее всепоглощающей страсти, и взмолилась, чтобы ее отпустили.

Из-за собственного вероломства миссис Боннер теперь немного побаивалась племянницы, хотя они и разговаривали друг с другом веселыми голосами, если только не избегали общения, ведь это было несложно, учитывая предсвадебную суматоху.

За два дня до церемонии Принглы дали бал в честь Беллы Боннер, которую любили все. Провести его решили в бальном зале Академии танца мистера Брайта на Элизабет-стрит, поскольку он был гораздо удобнее для тех гостей, кому пришлось добираться морем с Северного берега до центральной части города. Судя по аренде столь фешенебельного заведения и слухам о приготовлениях к мероприятию, Принглы собирались потратить значительную сумму, в результате чего в городе вскоре только и говорили что об их бале – и те, кого позвали, и особенно те, кого не позвали. Иные даже высказывали мнение, будто появляться на публике в положении хозяйки просто неприлично, на что ее сторонники замечали: в таком случае бедняжке вообще следовало бы провести почти всю жизнь взаперти.