Сергей Чернышев - Техноэкономика. Кому и зачем нужен блокчейн

Если по одной оси отложить типы инвестиционных проектов, а по другой – набор ролей их основных участников, то получится матрица требуемых стандартов, на покрытие которой нынешним способом не хватит всего бюджета Rockefeller Foundation. Нынешним – значит эмпирическим. Тут не обойтись без подключения потенциала систематизированного знания. Тем более он за столетие практически уже наработан в широком русле институционального подхода. Великий Коммонс предложил исчерпывающую типологию трансакций , на которую академическое сообщество тупо пялится восемь десятилетий. Надо надеяться, практики проектного инвестирования разберутся быстрее.

Итак, шкала требуемых проектных стандартов начинается с позиции инвестора , а завершается симметричной ролью инженера . Сегодня промышленный инжиниринг задаёт высоту планки на шкале компетенций, которую финансовым технологам предстоит только начать преодолевать. Инженерное дело использует специальную разновидность знаний об искусственных, проектных объектах. Законы физики, химии, биологии там не нарушаются – они используются, работают в составе инженерных дисциплин типа сопромата. В результате металлические конструкции поднимаются в небо и летают выше птиц. Новым проектным инвесторам необходимы системы автоматизированного проектирования, в которые вместо естественных наук программно зашиты институциональные знания. Стандарты Impact Investing, точнее – то, что так называется, пока далеки от того, чем им предстоит стать.

У волны инвестиционных технологий – сложное будущее. Она ещё способна раздробиться на несколько волн с особым именем и судьбой. Может наложиться на иную, не менее масштабную, образовав с ней головокружительную интерференцию. Тогда, возможно, генерация новых финансовых технологий обретёт своё подлинное имя вместо названия-протеза Impact Investing.

А покуда одно можно утверждать определённо: волна не пройдёт мимо. Её мощь уже вздымает нас.

Точнее, мы болтаемся в ней как невидимый актив в проруби.

Заглянем в лицо трагедии. Увидим ее морщины

Есть громкие слова, парадно-трибунные, пустые – но создающие иллюзию полнозвонности. Вроде «национальной катастрофы».

И есть тихие, незначащие, будто стёртые – как Impact Investing.

Что если советский атомный проект, наступавший на пятки Манхэттенскому, закончился бы неудачей, ничем?

Позор, национальная катастрофа. Речь даже не о том, что нас всенепременно принялись бы бомбить – не факт. Но это стало бы немыслимым унижением страны, полным крахом её руководства, провалом учёного сословия. Пришлось бы отступать из Ялтинских границ. Не было бы Гагарина, космической гонки, героических физиков и лириков, Кубы и Вьетнама, Асуанской ГЭС, БАМа и подлодки «Курск»…

А теперь попробуем вообразить иной сюжет. На восьмом году Манхэттэнского проекта, когда уже полным ходом идут ядерные испытания и развёртывание баз по всему миру, у нас в стране никто об этом не подозревает, да и особо не интересуется. Президент объединённой Академии Трофим Денисович Лысенко давно закрыл неактуальную атомную тему. Лейтенанту Флёрову не о чем писать Сталину, он с упоением осваивает грант по теме облучения корнеплодов. Разведчики Берии, натасканные на секреты танковой брони, подрабатывают у чудаков в Лос-Аламосе, колупаясь с каким-то там плутонием, чтобы накопить себе на девочек и левый отпуск в Майами. Аналитики в Совмине пишут доклады о борьбе с саранчой и глобальным таянием мерзлоты.

В тускловатом зеркале Impact Investing отражается непривычная, жестокая картина мира, где по контурам нашей страны зияет пустое место.

Но речь даже не об этом. Совсем не об этом.

Современная гонка финансовых технологий на весах истории тяжелее ядерной и космической, вместе взятых. Американские конструкторы проектного инвестирования борются не с нами – нас уже нет. И не за мировое лидерство – оно ещё есть. Ставки тут выше.

Идёт схватка с хтоническими силами социума – отчуждённой, непознанной, неконтролируемой физиологией общественного организма, из-за которой его с периодичностью кондратьевских циклов хватает глобальный кондратий.

Судьбы мира, включая нашу собственную, впервые за столетие решаются без нас.

Едва ли, однако, решатели готовы обойтись без российских ресурсов.

Доброе утро, страна!

Среди множества вопросов, всплывающих при беглом взгляде на гигантскую стройплощадку Impact Investing, выделяются две половинки одного, своего рода blended question.

1. Каким образом России (вместе с большинством субъектов постсоветского суверенитета), увязшей в публицистической утопии тридцатилетней давности, вернуться в одно из русел потока современности?

2. Обречены ли мы на роль блудного сына – или есть ещё вакансии ключевых игроков?

Касательно акта возвращения – тут нет выбора. Но есть, как водится, развилка: либо сами возвратимся – либо нас принудительно вернут.

Уже приходилось приводить оценки потенциала недополученной капитализации совокупных ресурсов российской территории. По отношению к среднемировому уровню удельной капитализации земной суши мы отстаём в разы. Лидеры Impact Investing умеют считать. Только за счёт фазы экстенсивного роста постсоветских экономик (по опыту послевоенного восстановления Германии и Японии она потребует от силы 5–7 лет) прирост глобального ВВП составил бы порядка 20 %. To whom it may concern.

Стало быть, возвращение страны из промежности межвременья в современность в принципе могло бы стать и триумфальным.

Добудиться бы до триумфатора.

2. Теория

Технологии роста [61]

Замедление роста, повсеместно наблюдаемое после 2008 года – знак глобальной экономической лихорадки, чреватой срывом в мировую катастрофу.

Человечество постоянно бьётся над проблемой роста неудовлетворённого спроса. Несмотря на отчаянные попытки, пока не удаётся обуздать рождаемость в большинстве стран мира. Там же, где она падает естественным путём, в населении растёт доля неработающих стариков, разбухают бюджеты на их лечение и социальное обслуживание. Притом одно и то же количество пищи, воды, полезных ископаемых с каждым годом требует всё больших затрат на производство и добычу из-за исчерпания доступных ресурсов.

Теряя темп, социальная система падает как двухколёсный велосипед.

Растущее ресурсное напряжение отзывается тектоникой кризисов и конфликтов. СССР задохнулся от стагнации под аккомпанемент призывов к «ускорению». За обрушением СНГ последовала цепь региональных распадов с образованием не рубцующихся проблемных зон на Балканах, Ближнем Востоке, Северной Африке… Гуманитарные катастрофы там сопровождаются локальными войнами, волнами беженцев и метастазами терроризма. Это цепная реакция нестабильности, и чтобы загасить её, нужны ударные дозы гуманитарных либо силовых ресурсов международного сообщества. И те, и другие ныне в растущем дефиците.