Олег Якубов - Привет эпохе

После разрушительного ташкентского землетрясения 1966 года, наши «карточные домики» развались, сначала жили в палатках, установленных прямо на улице, потом всех расселили в разных концах города. Позже моя всезнающая бабушка рассказывала, что Валя с блеском закончила училище, ее пригласили в Ленинград. Потом и в печати нет-нет встречал рецензии о талантливой балерине Ганибаловой. Вот только встретиться ни разу не довелось. Увидев афишу декады, где крупным шрифтом было набрано имя Валентины, я написал небольшое такое ностальгическое эссе. Спустя пару дней снимаю в редакцию телефонную трубку и слышу незнакомый женский голос: «Ты зачем же, паразит, написал, что я в детстве босиком бегала. Теперь люди подумают, что носить нечего. Ты б еще написал, как я на горшке без трусов сидела.

– Валька, ты, что ли? – скорее догадался, чем узнал ее я.

– Конечно, я. Сегодня у нас выходной, давай увидимся. Задам тебе перцу за твои писульки.

КРЕСЛО В ПОРТФЕЛЕ

Как-то приехал в Ташкент на гастроли известный эстрадный сатирик Илья Набатов. Это нынешнему поколению его имя ничего не говорит. А в пятидесятые-семидесятые годы ХХ века Илья Семенович блистал на эстраде, возглавлял огромные сценические группы и популярность его ну разве что Аркадию Исааковичу Райкину чуть-чуть уступала. В те годы я дружил с конферансье ташкентского мюзик-холла Владимиром Лапиным и вот друг решил, как сам сказал, сделать мне сказочный подарок, взять с собой на встречу со своим старым учителем – Ильей Набатовым. Начинающий репортер, я тогда и мечтать не смел об интервью со звездой такой величины, потому благодарил Лапина горячо и искренне.

О друге своем замечательном я просто обязан хоть коротко рассказать, ибо человек он был талантливый и судьбы необыкновенный. Выросший в семье крупного советского чекиста, юный Воля в неполные восемнадцать лет, умудрился прорваться на фронт, воевал, был контужен, награжден несколькими боевыми наградами, в том числе и орденом Красной Звезды. После войны юный офицер служил оперативным помощником коменданта Кремля, вращался в кругу так называемой золотой молодежи, Среди его друзей были дети Сталина, Микояна, Молотова, других советских руководителей. Но в сорок седьмом рассказал Лапин не в том месте не тот анекдот и не спасли его ни всемогущий отец, ни собственная высокая кремлевская должность. Собственно отец отреагировал на арест шалопая-сына истинно в духе того времени. «Партия не ошибается, сказал он и добавил: Раз арестовали, значит, виноват». Когда, шесть лет спустя, вернувшись из сталинского лагеря, сын напомнило отцу его фразу, тот заявил: «Партия ошиблась, партия свою ошибку исправила», и счел разговор на эту тему исчерпанным.

В лагере Володя организовал художественную самодеятельность, а поскольку арестовали его за анекдот, он теперь веселил анекдотами зэков, так как рисковать уже было нечем. На свободу он вышел с кучей болезней и твердым намерением стать профессиональным эстрадным артистом, определив свой будущий жанр как конферанс. Он работал в эстрадных коллективах Ленинграда, Литвы, где, кстати, стал лауреатом Госпремии этой республики, потом на него обратил внимание сам Набатов и Лапин несколько лет работал с известным мэтром бок о бок. В Ташкент его занесла любовь к худенькой девушке Ирине, ради которой он пожертвовал даже московской пропиской. Был он в узбекской столице очень популярен, считался острословом номер один, друзей имел повсюду множество, к нам в редакцию заходил как в дом родной и мы с ним, несмотря на существенную разницу в возрасте, сдружились легко, как-то незаметно перешли на «ты», вместе проводили свободное время и я охотно ходил на его концерты. К тому же Лапин был горазд на всякие шутки и розыгрыши, таких выдумщиков свет еще не видывал.

Однажды собрались мы у него дома большой компанией встретить Новый год. Все почти собрались, а хозяина нет. Жена его Ирина тоже делает вид, что не знает, почему муж задерживается. Пора уже было к столу садиться, но как сядешь без хозяина? И вот когда напряжение достигло кульминации, из кухни выкатили стол на колесах, а на столе покоилось «главное новогоднее блюдо» – сам Воля, обложенный апельсинами и конфетами.

По дороге в гостиницу на встречу с Набатовым Воля поведал мне немало забавных историй, связанных с его бывшим наставником. Среди них была и такая.

– Познакомился я как-то с одной переводчицей из Интуриста, – рассказывал Воля. – Девчонка была диво как хороша, ухаживал я за ней самозабвенно и однажды, желая похвастаться столь высоким знакомством, представил ее Илье Семеновичу. Расплата за легкомыслие и фанфаронство последовала тут же. Набатов отвел меня в сторону и без обиняков заявил: «Воля, люди в войну хлебом делились, отдай девушку». Я чего-то там лепетал о любви, но все было впустую. В общем подхожу я к своей девушке и говорю: «Лена, тебя Набатов к себе в гости приглашает». У той аж глаза от такого известия загорелись. Ах, ты, думаю, вертихвостка, меня променяла на старого перца. И решил я им отомстить. Везу ее на такси к дому Набатова и проникновенно так вру:

– Понимаешь, Леночка, должен тебя предупредить. В годы Отечественной войны Илья Семенович ездил с фронтовой бригадой. Однажды во время концерта на передовой началась бомбежка и Набатову осколком оторвало…

– Что оторвало? – спрашивает эта наивная дурочка.

– Ну, – помялся я, – в общем, оторвало ему мужской достоинство. И врачи ему поставили гуттаперчевую трубку. Старик по-прежнему любит красивых девушек, но когда входит в раж, о своем недостатке забывает, а потом страшно этого стесняется и ужасно переживает. Так что если он начнет за тобой слишком уж активно ухаживать, ты как-то с этой ситуации интеллигентно, чтобы его не обижать, соскользни.

– А дальше события развивались так, – со вкусом рассказывал Лапин. – Выпили они вина, о том, о сем поговорили, Набатов завел патефон и Ленку на танец приглашает. Танцует, к ней прижимается, в ушко всякие слова нежные шепчет. А та отстраняется и пытается держать дистанцию. Потом не выдержала и брякнула: «Илья Семенович, не надо. Я все знаю». «Что ты знаешь?», удивляется тот. «Все знаю, говорит, что у вас там гуттаперчевая трубка и вы потом переживать будете». Старик от этого навета так разнервничался, что поспешил дорогую гостью выпроводить.

– Ну, а потом-то вскрылось, что это ты все подстроил? – спрашиваю друга.

– Да ты что! Он бы меня в порошок растер. Так что гляди, сам где-нибудь среди эстрадников не проболтайся об этой истории.

Приехали мы в гостиницу и застали Набатова под тремя шерстяными одеялами, простуженного, с температурой. Встреча со своим ученикам, правда, возымела целительное свойство, Набатов приободрился, выпил глинтвейна, со вкусом закурил длинную папиросу и началось у них ; «А помнишь, а помнишь…» Впрочем, воспоминания мэтров эстрады были мне чрезвычайно интересны, я слушал, как говорится, открыв рот и боясь пропустить хоть слово. Поведал Илья Семенович и такую историю.