Олег Якубов - Привет эпохе

– Да погоди ты извиняться, – досадливо поморщился Рафик Нишанович. – Я же тебе не отказал, а сказал, что хочу подумать. Ты вот что, позвони мне завтра часиков в одиннадцать утра. Запиши-ка мой прямой телефон.

Рафик Нишанович Нишанов – человек удивительной и очень непростой судьбы. Советская проса перестроечных времен была не очень-то к нему благосклонна, считая человеком нерешительным. Это было вопиющим заблуждением. Нишанов умел отстаивать свою точку зрения, проявляя при этом твердость и непреклонность. В свое время, будучи самым молодым секретарем ЦК, он позволил себе отстаивать свои взгляды, идущие вразрез с мнением руководства, за что на долгие годы был отправлен в почетную ссылку послом одной из развивающихся стран. Потом вернулся в родную республику, стал председателем Президиума Верховного Совета, затем первым секретарем ЦК компартии Узбекистана, позже уехал в Москву, где возглавил Совет национальностей страны.

Как и было условлено, позвонил ему утром.

– Ну что ж, отвечу я на твои вопросы. Даже уже кое-какие тезисы набросал. Но сейчас времени нет совершенно. Ты свои вопросы продиктуй секретарю, она все запишет и мне передаст. А мне позвони в три часа ровно. Договорились?

Это был день накануне отлета в Израиль. С утра оформляли билеты, потом еще какие-то дела накопились. Короче, обычная предотъездная суматоха. Часа в два дня мой друг и коллега Володя Зимон пригласил меня с семьей в ресторан «Арагви», «спрыснуть на дорожку». Во время обеда я все поглядывал на часы, а без пяти три вышел в вестибюль и набрал по телефону-автомату номер Нишанова.

– Ты пунктуален, – одобрительно сказал он. – А я вот не очень. Скажу честно, закрутился и весь день ничего не ел, даже не завтракал. А вот сейчас как раз ко мне в кабинет зашел Анатолий Иванович ( судя по всему, речь шла о Лукьянове), и мы решили пообедать. Ты сможешь перезвонить мне ровно через двадцать минут? Вот и замечательно, тек5ст готов, я тебе продиктую.

Хорошо, что я получил такой тайм-аут. Как это, интересно знать, удалось бы мне в шумном ресторанном вестибюле разговаривать на столь серьезную тему с одним из руководителей государства, да еще и записывать его ответы. Вернувшись в зал, рассказал о возникшей проблеме другу.

– Ерунда, – откликнулся он. – Я неплохо знаю директора ресторана, пойдем к нему в кабинет, оттуда и позвонишь.

Через пятнадцать минут мы зашли в кабинет к директору. «О, Владимир Ильич!, – с преувеличенным восторгом приветствовал он Зимона. – Какими судьбами?

– Хочу вам представить моего коллегу, у него небольшая просьба.

– Мне надо позвонить товарищу Нишанову, – сказал директору. – А из автомата неудобно, в вестибюле слишком шумно.

– А Горбачеву вам, дорогой, позвонить не надо? – продемонстрировал чувство юмора директор.

– Пока не знаю. Если скажут что нужно перезвонить Горбачеву, значит, перезвоню.

– Ну-ну, прошу, – подвинул мне телефон директор, включая громкую связь.

После двух-трех вызывных гудков в динамике послышался характерный голос: « Слушаю, Нишанов». С директором произошла мгновенная метаморфоза. Несмотря на солидные габариты, от вскочил, сначала вытянулся во фронт, а потом, поманив моего друга, исчез за дверью собственного же кабинета. Через минут двадцать, когда я, аккуратно записав все ответы Рафика Нишановича, вышел, директор вместе с Володей все еще поджидали меня. Поблагодарив хозяина за любезность, мы вернулись к столу. По дороге друг мне рассказывает:

– Я его спросил, чего вдруг он из кабинета выскочил. Так он, представляешь, такие глаза страшные сделал и говорит: «Что ты, дорогой, зачем нам при правительственном разговоре присутствовать. Мало, о чем они говорить будут. Не нашего ума дело. А если он потом и вправду Горбачеву звонить станет. И вообще, я на тебя, Владимир Ильич обижен. Мы же друзья. Ты почему не сказал, что с таким дорогим гостем пришел? Сидите в общем зале, как простое население. Сейчас же дам команду, чтобы вам отдельный кабинет засервировали.

Интервью с Нишановым было опубликовано в Израиле ровно через семь дней. А вскоре состоялась и знаменитая мирная Норвежская конференция в Осло, итоги которой Рафик Нишанович спрогнозировал с поразительной точностью.

Х Х

Х

ГЛАВА 8

Талантливый писатель-сатирик Александр Каневский как-то сказал: «Израиль – это больше зеркало. Какую рожу ты перед ним скорчишь, такую же зеркало тебе и покажет в ответ». Высказывания этого я тогда не знал и рож никаких не корчил. Я, признаться, поначалу просто потерялся. Потерялся от неведомых мне букв ивритского алфавита, которые к тому же справа налево следовало читать, от одурманивающего запаха мандариновых рощ, от всего неведомого, что, как теперь понял ясно, нас отныне окружало.

Первой заметила мое состояние жена и сугубо женской логикой посоветовала: «Иди-ка ты в редакцию».

– Какую еще редакцию? – я чуть не завопил.

– Ну, откуда я знаю, какую? Есть же здесь какие-нибудь газеты, вот туда и иди, – рассудительно посоветовала она.

Мой родственник Толя Шерман, живший к тому времени в Израиле уже больше десяти лет, вызвался меня проводить. Он купил в киоске газету «Наша страна» на русском языке и мы отправились в путь. Не могу сказать, что редактор, когдла я объяснил ей, кто я такой, была со мной неприветлива. Простоя явился я не вовремя – выпуск номера был в самом разгаре. «Хорошо, хорошо, сказала она. Напишите, мы посмотрим».

– Да что писать-то? Я же не знаю, какие темы вас интересуют.

– Ну, если вы профессиональный журналист, как только что сказали, то сами и найдите тему, которая нас заинтересует.

– А иначе – в корзину?

– Вы удивительно догадливы. Да, и учтите, рукописи мы не принимаем. Если нет компьютера, то хотя бы машинописный текст.

– Но у меня пока и машинки нет, она в багаже идет, и когда будет – неизвестно. Может, у вас в редакции можно напечатать?

– А вы умеете?

– Уж лет двадцать как.

Вздохнув, она поднялась, видимо, решив, что так от меня проще избавиться, показала в соседнем кабинете машинку и предупредила, что воспользоваться ею я могу только после рабочего дня, вечером. Возвращаться из Тель-Авива обратно смысла не было. Я побродил по городу, опыт ориентироваться в незнакомых городах у меня все же был немалый, и вернулся в редакцию. Дабы на полную катушку использовать предоставленную мне возможность, я написал кряду три материала. Глянул на часы – четыре утра. Автобусы, понятно, уже (или еще) не ходили. Но стояла удивительная для декабря теплынь и я с удовольствием прошелся по берегу, вдыхая непередаваемый запах Средиземного моря.

Ровно на седьмой день моего пребывания в новой стране я развернул газету и радостью неописуемой увидел свой первый материал. В радужных грезах мне мнилось немедленное приглашение на работу, дифирамбы в собственный адрес, ну и все такое прочее. Но, хотя и два других материала в ближайшие дни тоже были опубликованы, из редакции никаких вестей не поступало. И тогда я вновь отправился в «Нашу страну».