Олег Якубов - Привет эпохе

На сей раз прием был чуть более любезным. Рита Старовольская, так звали главного редактора, сообщила, что за публикации мне даже заплатят.

– А обычно не платят? – спросил ее.

– Обычно редакции платит только за те статьи, которые заказывает авторам. А если автор желает публиковаться сам, то сам факт публикации и есть оплата, – разъяснила Рита.

– Может, теперь дадите какое-нибудь задание?

– Послушайте, Олег, – серьезно сказала она.– Я же прекрасно вижу, чего вы добиваетесь. По вашим материалам я поняла, что вы действительно профессиональный журналист, и потому не хочу вас обманывать. Скажу прямо – на работу я вас не возьму. Попросту нет вакансий. У нас люди работают по десять лет. Неужели вы думаете, что я уволю кого-то из старых сотрудников, чтобы освободить вам место? К тому же я бы посоветовала вам подумать о смене профессии. Журналист русскоязычной газеты – это в Израиле, поверьте мне, не та специальность, которая обеспечит вам хороший достаток.

– Но прожить-то можно?

– Прожить можно, – вздохнула она.

– В таком случае, я буду у вас работать.

Рита взглянула на меня недоуменно и я поспешил пояснить: «У меня нет никакой иной специальности. С четырнадцати лет я только и делаю, что пишу. Поэтому выбирать мне не из чего. Я понимаю, что вы не собираетесь меня брать на работу. Значит, я добьюсь того, чтобы стать для вас необходимым. Не Знаю, сколько уйдет на это времени, но добьюсь. До встречи.

Да, речь я отгрохал пламенную. А вот жить-то на что? Нам, конечно, государство выплачивало пособие, но, не умея ориентироваться в местных ценах и ценностях, я и понятия не имел, на что и на сколько хватит этих денег. Одним словом, я пошел на завод. Ну не то чтобы пошел, меня туда отвели мои земляки, с которыми познакомил меня Толик.

Хозяин завода, вернее заводика, глянул на новичка с непонятным сожалением и сказал, что возьмет меня на штамп. Дома я, пытаясь продемонстрировать оптимизм, заявил: «Поздравьте меня, я теперь еврей-штамповщик.

«Карьеру» пролетария я начал лихо. В первый же день изодрал на себе всю одежду и вымазался чем-то черным так, что никакое мыло не брало. На следующий день безнадежно загубил несколько металлических полос, предназначенных для штамповки деталей. Но главный свой «подвиг» совершил на третий день, умудрившись сломать чугунный штамп, что вызвало живейший и, надо признать, всеобщий интерес. Из своей стеклянной каморки, старчески кряхтя и поохивая, спустился в цех даже хозяин завода Марк Шнейдерман. Он глянул на станок, потом на расколотый надвое штамп и осведомился: «Как ты это сделал?» Я лишь пожал плечами. Марк задумчиво, ни к кому конкретно не обращаясь, поведал, что этот штамп он установил здесь в 1948 году. Реальной возможности его сломать, как до сих пор считалось, не существовало. И все же я это сделал. Меня долго уговаривали показаать, на какую конкретно кнопку я нажал, какие производил манипуляции. Но я, как баран на новые ворота, уставился на дело рук своих и молчал аки партизан на допросе. Марк повернулся, молча поманил меня за собой и стал карабкаться по крутой лестнице в свой «аквариум».

– Послушай, сынок, – сильно коверкая русские слова, сказал он мне ласково. – У меня к тебе просьба. Очень большая просьба. Ты видишь вон ту каменную стену. Ты можешь ее сломать. Ты можешь даже весь этот завод взорвать. Я тебе разрешаю. Но одного ты делать не имеешь права. Взрывая и ломая, ты не должен повредить на своей руке даже мизинца. Иди работай и помни, о чем я тебе сказал.

А через неделю американские самолеты обрушили на Ирак первые бомбы, началась война, саддамовские ракеты взрывались в Тель-Авиве и других городах Израиля, большинство предприятий, в том числе и наш завод, были временно закрыты.

Это была странная война. Американцы назвали ее «Буря в пустыне». За сорок дней, что бушевала эта буря, иракцы обрушили на Израиль около сотни ракет. Но противоракетные системы «Патриот» сработали четко – ни один из «скадов» существенного вреда не принес. В центре Тель-Авива полопались стекла в одном из высотных зданий и один человек умер во время бомбежки от разрыва сердца. Тогдашний премьер-министр Ицхак Шамир, получивший среди политиков прозвище «господин нет», даже пошутил по поводу ракетных обстрелов: «В Израильских городах так много машин, что иракские ракеты, не найдя места для парковки, предпочитают «останавливаться» в пустыне».

Штуки шутками, но завывание сирен, извещающих об очередной воздушной атаке, оптимизма не прибавляли. Заслышав этот жуткий вой, первым делом следовало надеть на себя противогаз. Причем, инструкция гражданской обороны предписывала взрослым сначала надевать противогаз на себя, потом уже на детей. В ночь первой бомбежки мы так и поступили. Но наша дочь, увидев папу с мамой «без бровей и с выпученными глазами», пришла в ужас. После манипуляций с противогазами следовало удалиться в загерметизированную комнату. С этим у нас обстояло еще сложнее. В первые дни приезда мы сняли маленькую двухкомнатную квартирку на первом этаже у молодой женщины. Когда уже совсем было собрались подписывать договор, я обратил внимание, что в оконном проеме комнаты есть только жалюзи. Ни рамы ни стекол не было. На недоуменный вопрос хозяйка ответила, что при теплом израильском климате рама и стекла –совершеннейшее излишестве, вполне хватает металлических жалюзи. Этим ответом мы и вынуждены были удовлетвориться. Позже выяснилось, что хозяйка-наркоманка, окно в сборе попросту продала. Так что, когда началась война, мы могли загерметизировать разве что улицу.

Каждое утро, перекинув через плечо сумку с противогазом, отправлялся в киоск за газетой. «Наша страна» была до отказа забита аналитическими статьями, коротенькими информационными сообщениями, но, к мое6му изумлению, событийные репортажи отсутствовали напрочь. К концу первой военной недели набрался смелости, позвонил в редакцию и спросил Риту напрямую, почему в газете отсутствуют репортажи.

– Вот вы и напишите, – спокойно ответила она.

– И напишу.

– Ну что ж, мне даже интер6есно будет, на каком языке, не зная ни слова на иврите, вы собираетесь с людьми общаться.

– Ничего, понадобится, так и на пальцах объяснюсь.

ТОСТ – НИКОЛАЮ ОЗЕРОВУ

В самый разгар войны в Израиль неожиданно ( туристы в то время в те края ездить не решались) приехали известные грузинские артисты Софико Чиаурели и Котэ Махарадзе. Миллионам футбольных болельщиков Советского Союза, Махарадзе был, в первую очередь, известен не как актер драматического театра, а как блестящий футбольный комментатор. Мы с Ксотей ( так друзья по-свойски называли Махарадзе) дружили много лет и, узнав об их приезде, я отправился друга разыскивать. Встреча была очень радостной, а после двух бутылок грузинского вина, мы стали вспоминать всякие смешные истории.