Олег Якубов - Привет эпохе

– Своими действиями вы нарушаете те принципы, которые отстаивает и последовательно защищает Организация Объединенных Наций.

Как ни странно, ооновское удостоверение произвело должное впечатление и грозный страж забормотал:

– Поймите, никаких личных претензий к вам у нас нет. Но сегодня у господина Жириновского день рождения, он сейчас едет сюда и мы хотим отметить его дату в тесном партийном кругу. Надеюсь, это не идет вразрез с принципами ООН, – добавил уже язвительно.

В сопровождении «почетного» вооруженного эскорта меня выпроводили из здания, проследили, чтобы я перешел на другую сторону дороги. Раздраженный, вернулся в гостиницу. Ну, напишу несколько язвительных строк о том, как израильского журналиста выперли из партийной канцелярии – тоже мне репортаж, скорее констатация собственного профессионального бессилия, чем скандал. Уязвленное самолюбие не давало покоя, я снова взялся за телефонную трубку, тем более, что номер мне уже был известен, да и кое-какой терминологии я в офисе успел поднахвататься. Импровизировал по ходу:

– Здравствуйте, моя фамилия Никифоров, из Челябинска, – сказал дозвонившись.

– Ну, и чего тебе надо, Никифоров? – спросили на другом конце провода.

– Да вот, хочу папу с днем рождения поздравить.

– А ты член ЛДПР?

– А то? конечно член, еще какой член.

– Ну, ладно. Передадим папе твои поздравления. Как, говоришь, твоя фамилия?

– Ты чо!, – начал я себя накручивать. – Какое-такое «передадим», совсем с ума посходили. Я, может, первый раз в этом году в баню сходил, помылся специально для такого дня. Ишь ты, передадим. А ну, давай трубку папе, а не дашь, так я сейчас пойду на городскую площадь, оболью себя бензином и сожгу на хрен.

– Да тиши, тише ты, псих, – стал увещевать меня говоривший. – Погоди минутку.

Потом в трубке послышалась скороговорка, из которой я понял, что мой собеседник докладывает о разговоре – звонит какой-то псих из Челябинская, хочет папу поздравить, а если ему этой возможности не дадут, то грозится сжечь себя на городской площади.

– Может, и правда соединить его с папой, глядишь, Вольфовичу приятно будет.

И через несколько мгновений я услышал в трубке: «Слушаю, Жириновский».

– Здравствуйте, Владимир Вольфович, – заговорил я, обдумывая каждое слово, чтобы разговор не прервался сразу. – Моя фамилия Якубов. Я израильский журналист, нахожусь в Москве в составе группы сопровождения премьер-министра Ицхака Рабина. Звоню вам с единственной целью6 поздравить с днем рождения.

– Да-да, я слышал о приезде израильского премьера, – заговорил Жириновский. Ну что ж, спасибо, мне очень приятно ваше поздравление. Желтая пресса клеймит меня антисемитом, и я очень жалею, что вас сейчас нет рядом, я бы рассказал вам, какой я антисемит.

– А вы позовите, Владимир Вольфович, я мигом приеду, – вкрадчиво сообщил я.

– Понимаете, мы тут сейчас отмечаем день рождения в очень узком семейном кругу, заранее договорились с соратниками, что посторонних не будет, – Жириновский замялся, умолк на несколько секунд, потом решительно сказал. – Вечером у меня банкет в ресторане «Будапешт», я распоряжусь, вам привезут приглашение. Вы в какой гостинице остановились?

Вскоре зазвонил телефон. Предельно вежливый голос сообщил, что пригласительного билета не понадобится, моя фамилия включена в узкий список гостей, которых Владимир Вольфович пригласил лично. Мне лишь надо подъехать к ресторану «Будапешт», наличие паспорта обязательно.

В назначенное время я уже входил в ресторан под завистливые взгляды своих коллег из израильского телевидения, которые вынуждены были отступить, когда им объяснили, что эксклюзивное право съемок на банкете Жириновского выкупила на корню телекомпания CNN.

Меня провели к юбиляру, он выслушал мои поздравления, на просьбу уделить хоть несколько минут для беседы, благосклонно кивнул, заметив: «Понятно, не сейчас, попозже. Вам сообщат».

Банкет набирал обороты, Уже плясал на сцене, расчетливо сбросив пиджак на руки помощнику, Жириновский, ревели, как слоны, свое традиционное «Любо!» казаки, охотно фотографировались со всеми желающими длинноногие юные красавицы, накачивались специально изготовленной водкой «Жириновка» партийные массы. Прошло уже часа четыре и я решил, что обо мне попросту забыли в угаре веселья. Несколько предпринятых попыток самому протолкнуться к имениннику закончились неудачей – охрана была бдительной и непреклонной. Я уж было решил покинуть это шумное сборище, но интуиция подсказывала – жди. И мое терпение было вознаграждено. Кто-то легонько тронул меня за плечо: «Идемте быстрее, Владимир Вольфович ждет вас. Только имейте в виду – всего несколько минут».

Жириновский стоял в кольце плотного окружения, вокруг грохотала музыка и я с досадой подумал, что на диктофон ничего записать не удастся. Но едва, мы заговорили, в зале волшебным образом воцарилась тишина. Жириновский был деловит, собран, фразы формулировал четко, я с удивлением отметил, что либо на него хмель не действует, либо он не пил вовсе.

В баре «Метрополя», ожидавшие, как выяснилось, именно моего появления, израильские коллеги, встретили меня чуть ли не овациями и потребовали подробностей. Но какой же репортер поделится с таким трудом добытой информацией? Я ссылался на усталость, рассказывал о каких-то ничего не значащий деталях. Потом под предлогом, что нужно срочно расшифровать диктофонную запись интервью, улизнул в номер. И все коллеги меня, хотя и своеобразно, но все же опередили. Мое интервью вышло в Израиле лишь через день, а уже на следующий день все крупнейшие газеты страны опубликовали на своих первых полосах практически один и тот же заголовок: «Израильский журналист на дне рождения у Жириновского». Словно, я в клетке со львом побывал.

НА ЯЗЫКЕ РОДНЫХ ОСИН

Все официальные делегации, приезжающие в Израиль, непременно посещают в Иерусалиме музей Катастрофы еврейского народа «Яд ваш ем». Собственно говоря, это музей-парк и территория его огромна. Поэтому для официальных лиц, в зависимости от плотности программы их пребывания, экскурсии делают либо полные, либо «усеченные». Но при любых обстоятельствах обязательно в программу посещений входит так называемый детский зал музея. Это совершенно необычное место, где любой нормальный человек не может не испытать сильнейшего эмоционального напряжения.

На самом деле в детском зале нет ничего, казалось бы, особенного. Да и самого зала как такового никто не видел – он полностью затемнен. И когда после яркого солнечного света попадаешь в зал, то сразу тонешь в этой густой темноте. Потом начинаешь различать какое-то мерцание. Поднимаешься по лестнице и оказываешься на довольно большой высоте. А внизу – свечи, море свечей. Каждая свеча зажжена в память о погибшем в годы Второй мировой войны еврейском ребенке. В зале полнейшая тишина и только монотонный голос диктора произносит детские имена, имена погибших…