Александр Генис - Эссе 2003-2008

Понимая лучше других законы им же созданного жанра, Спилберг заполняет фильм безукоризненными погонями, положенными кошмарами и суетливыми чудесами, но - не совсем. Между фабулой и сюжетом находится отдушина для иронии, которая помогает взрослым оправдать свое присутствие в зале.

В сущности, это - зашифрованный на полях боевика второй фильм. Незаметно, отводя глаза и говоря в сторону, он рассказывает другую, но тоже знакомую историю. Она разворачивается в 1957 году, в центре непорочной Америки, сооруженной из диснеевского сахарина. Но тут же - Мак-Карти, спецслужбы, холодная война и атомная бомба. В прологе Индиана попадает на полигон - уютный городок, населенный куклами. Они поливают газоны, читают газеты, смотрят телевизор и живут не хуже настоящих американцев, только недолго. 10 секунд спустя все это пластмассовое благополучие разносит испытательный взрыв атомной бомбы. Пережив и его, Индиана молча смотрит на ядерный гриб, который приобретает отчетливые очертания человеческого мозга, оставшегося без узды, то есть без черепа, даже хрустального.

Это, пожалуй, всерьез. Все остальное в фильме понарошку, включая русских. Критики считают, что путинская Россия дала основания Голливуду вернуться к знакомому «образу врага». Но он, по-моему, чересчур знакомый, чтобы казаться и впрямь угрожающим. Спилберг не вернулся к штампам, а высмеял их, намеренно добавив к обычным несуразностям новый урожай клюквы. Войска свирепого КГБ даже в джунглях танцуют у костра вприсядку. На дверях военного грузовика выведено «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», на мешке с продуктами - «Гречневая каша». По-русски все говорят без акцента, но безграмотно. Одного солдата зовут Иванов, другого - Онегин. Он и, правда, оказался лишним человеком, как, впрочем, и остальные русские. Выполнив роль декоративных злодеев, они тактично исчезли из фильма, чтобы не мешать ему завершиться счастливым, особенно учитывая возраст молодых, концом: свадьбой.

Индиана Джонс, наконец, остепенился. Но как уже дал понять Спилберг, только до следующей серии.

Этот текст из новой книги Александра Гениса («Дзен футбола и другие истории») впервые был опубликован в «Новой газете» почти пять лет назад. Радуемся новым поводам - прибавьте чемпионат Европы - и перепечатываем. Кстати, «Золотого жука» Эдгара По тоже печатали два раза подряд в одной и той же газете.

Новому Свету труднее открыть Старый, чем Колумбу - Америку. Во всяком случае, футбол так и остался старосветской причудой, вызывающей у американцев подозрение в исторической неполноценности. Чтобы полюбить футбол, американцы должны стать, как все, чего они всегда боялись. Возможно, тут еще виновата географическая карта, на которой болельщики не умеют найти соперников: рядовой американец знает только те страны, с которыми воюет.

Между тем в мире, где банки, Интернет и террористы успешно отменяют государственные границы, один футбол укрепляет тающую державную идентичность. Легче всего страны и народы отличить на поле - по трусам и майкам. Иногда, впрочем, не только цвет, но и суть национальной души проявляется в геометрии игры. Трудно спутать дисциплинированный марш немцев от ворот к воротам с вихревым перемещением бразильцев, не отдающих мяча ни своим, ни чужим. Наглядные различия подчеркивают геральдическую природу футбола. Однако государственный фетишизм, связывающий коллективное благополучие с забитым голом, чужд американцам. В их одиноком безнациональном раю футболисты, как пришельцы или ангелы, гоняют мяч в основном для своего, а не нашего удовольствия.

Я не оправдываю Америку, я ее жалею. Смотреть футбол не менее интересно, чем играть в него.

Как все великое, футбол слишком прост, чтобы его можно было объяснить. Единственное необходимое условие состоит в запрете на самый естественный для всех, кроме Венеры Милосской, порыв - коснуться мяча рукой. До тех пор пока мы добровольно взваливаем на себя эти необъяснимые, как рифма, вериги, футбол останется собой, даже если в одной команде игроков вдвое больше, чем во второй, а вратаря нет вовсе.

Вопиющая простота правил говорит о непреодолимом совершенстве этой игры. Как в сексе или шахматах, тут ничего нельзя изобрести или улучшить. Нам не исчерпать того, что уже есть, ибо футбол признает только полное самозабвение. Он напрочь исключает тебя из жизни, за что ты ему и благодарен. Наслаждение приходит лишь тогда, когда мы следим за мячом, словно кот за птичкой. От этого зрелища каменеют мышцы. Ведь футбол неостановим, как время. Он не позволяет отвлекаться. Ситуация тут максимально приближена к боевой - долгое ожидание, чреватое взрывом.

То, что происходит посередине поля, напоминает окопную войну. Бесконечный труд, тренерское глубокомыслие и унылое упорство не гарантируют решающих преимуществ. Сложные конфигурации, составленные из игроков и пасов, эфемерней морозных узоров на стекле - их также легко стереть. И все же мы неотрывно следим за тактической прорисовкой, зная, что настойчивость - необходимое, хоть и недостаточное, условие победы.

Иногда, впрочем, ты погружаешься в игру так глубоко, что начинаешь предчувствовать ее исход. Под истерической пристальностью взгляда реальность сгущается до тех пределов, за которыми будущее пускает ростки в настоящее. Ощущая их шевеление, ты шепчешь «гол», надеясь стать пророком. Но, как и с ними, такое случается редко и всегда невпопад. Футбол непредсказуем и тем прекрасен.

В век, когда изобилие синтетических эмоций только усиливает сенсорный голод, мы благодарны футболу за предынфарктную интенсивность его неожиданностей. Секрет их в том, что между игрой и голом нет прямой причинно-следственной зависимости. Каузальная связь тут прячется так глубоко, что ее, как в любви, нельзя ни разглядеть, ни понять, ни вычислить. Конечно, гол рождается в гуще событий, но он так же не похож на них, как сперматозоид на человека.

Нелинейность футбола - залог его существования. В отличие от тех достижений, что определяются метрами и секундами, футбол лишен меры и последовательности. Гол может быть продолжением игры, но может и перечеркнуть все, ею созданное. Несправедливый, как жизнь, футбол и логичен не больше, чем она. Проигрывают те, кто знает, как играть. Выигрывают те, кто об этом забыл. Футбол ведь не позволяет задумываться - головой здесь не играют, а бьют, желательно - по воротам. Футбол - игра инстинктов. Только те, кто умеет доверять им больше, чем себе, загоняют мяч в сетку. Там, где цена поражения слишком велика, мы не можем полагаться на такое сравнительно новое изобретение, как разум. Тело древнее ума, а значит, и мудрее его.