Лидия Завадовская - Кун Киу. Нефритовая бабочка

«Это минутное дело, - подумала я. - Я зайду, включу автоответчик, может, оставлю Эмили записку с просьбой перезвонить и уйду. Я ведь ее подруга».

Порывшись в сумочке, я достала ключи и попыталась открыть дверь. К моему удивлению, ключ не вошел и на половину, прежде чем застрял. Я с недоумением воззрилась на замок. Это что еще за фокусы? Может, дети, решив подшутить, напихали внутрь всякого мусора? Я потянула ключ на себя, но он едва сдвинулся. Тогда я положила сумочку на пол, присела и попробовала немного расшатать его. Почти неосознанно я отметила несколько тонких царапин вокруг замочной скважины. Я ухватилась за ключ двумя руками и изо всех сил потянула на себя. Он по-прежнему остался в замке, но дверь открылась.

Замок сломан, и не заперто. Какова вероятность, что внутри меня ждет что-то хорошее?

Даже не знаю, как я решилась зайти. Я никогда не отличалась особенной храбростью, всегда старалась держаться тихо и не лезла в чужие дела. Что бы там ни говорили про лисье любопытство, а свою шкуру я ценила довольно дорого. И все же я шире открыла дверь и заглянула внутрь. Что если Эмили все-таки дома? Что если ей нужна помощь?

Коридор выглядел как обычно. Если кто-то и проник в квартиру, он сделал это аккуратно и не оставил других следов, кроме сломанного замка. Тихо ступая по ламинату, я прошла через прихожую и заглянула в кухню - пусто. На столе две чашки, в обеих на самом дне остатки кофе. У Эмили был гость? Я двинулась дальше по коридору. Слева располагалась студия, мастерская Эмили, где она обычно принимала клиентов, справа - ванная. Не дойдя нескольких шагов до двери, я остановилась. Мой лисий нос уловил какой-то странный запах. Сладковатый, навязчивый. Сандал, амбра… и что-то цветочное, что казалось очень знакомым, но я никак не могла вспомнить названия. Будь это квартирой шамана или демона, запах был бы вполне уместным, но в квартире стилиста? Здесь должно пахнуть ацетоном, горячим воском и простыми ароматизаторами - лавандой, клубникой, ванилью.

Эмили не было известно всей правды обо мне или об Алеке, она всегда с сомнением высказывалась по поводу магии, духов и подобных вещей. Так с чего вдруг ей окуривать свое жилище наподобие эзотерической лавки?

Мне показалось, что запах сильнее слева, и я направилась к плотно закрытым дверям студии. Мне и раньше было не по себе, но в этот момент я неожиданно очень четко осознала все происходящее и испугалась так сильно, что едва не пустилась наутек. Что там, за этими дверьми? Едва ли меня ждет смеющаяся Эмили, так зачем идти туда? Не лучше ли повернуть назад, вызвать полицию и отправиться по своим делам? Разве мне нужны проблемы?

Каких только трудов мне стоило не поддаться трусливому порыву и не сбежать!

Я сделала глубокий вдох - запах тут действительно ощущался сильнее - и неуверенно потянулась к ручке двери. Открыла. Вошла.

Залитая полуденным солнцем студия Эмили. Зеркальные стены, стеклянные шкафы с одеждой и полки с баночками и тюбиками, столик на резных ножках и крутящийся, меняющий высоту табурет перед ним. Паркетный пол. Эмили. Яркие краски на ее лице: небесно-синяя, алая, желтая. Какие-то фигуры, геометрические и растительные. Ромбы, круги, прямые линии, как будто веточками расходящиеся от ее скул к вискам, от переносицы ко лбу, от яремной впадины к плечам, от пупка к ребрам. И маленькие цветные точки на концах веточек, как листочки. С тела Эмили линии переходили на пол и продолжались на нем, сплетаясь, сливаясь, перемешиваясь, распускаясь бутонами цветов. Яркая, какая-то ненормально яркая картина жизни. Так, наверное, мог изобразить весну шизофреник.

Страха больше не было. Я стояла на пороге студии, в которой практически весь пол был расписан странным концентрическим узором, и в центре его находилось тело Эмили. «В сердце всего - ее сердце, - отрешенно подумала я. - Ее жизнь дала жизнь всему сущему». Странно, что мне в голову могла прийти подобная мысль. Странно, что я вообще могла связно мыслить.

Картина была настолько безумной, что все казалось каким-то ненастоящим. В жизни такого не бывает. Кто станет рисовать цветы вокруг мертвой женщины, на ее теле. Интересно, она была еще жива, когда он начал рисовать? Или он сначала убил ее? Клянусь, какую-то долю секунды я раздумывала над тем, что удобнее: начать с пола и попросить Эмили лечь в нужное место или сначала уложить ее, а потом разрисовать все вокруг? Нет, серьезно, все это не могло быть на самом деле. В реальной жизни такое просто невозможно. Да, эта комната не могла существовать.

Я даже не испугалась. Слишком неестественно, странно и неожиданно, чтобы мой разум мой охватить весь ужас происшедшего. Я с удивлением и любопытством следила за сходящимися и расходящимися линиями на полу. Удивительно, что я вообще смогла заметить тело Эмили в этом буйстве красок, настолько неотделимо оно было от остального узора. В этом единстве было как будто что-то магическое. И это было красиво. Если может существовать злая, тошнотворная красота, то это была именно она.

Я как будто приросла к месту, не в силах сделать шаг, не в состоянии ступить на разукрашенный пол студии. Так и стояла на пороге, смотрела. Минуту, две, десять… Не знаю, сколько прошло времени. Мои глаза, словно заблудившись, продолжали бесконечное путешествие по загадочному узору, вновь и вновь проходя по его изгибам и узлам. От Эмили. К Эмили. По Эмили.

Лицо ее было странно отрешенным, я никак не могла уловить его выражения. Страх? Удивление? Нет, ее черты не были искажены, но это и не было покоем спящей. Это было непонятное и неуместное равнодушие, полное отсутствие какой-либо эмоции, мысли.

«Не стоило приходить», - мельком подумала я, теряя остатки контроля.

Я начала смеяться. Сначала беззвучно. Мои плечи задрожали, зубы сомкнулись, и я затряслась всем телом, привалившись спиной к косяку. На моем лице застыл кривой оскал, страшное подобие улыбки. В тот момент я почему-то сама ощутила себя трупом. Не знаю, откуда взялась эта мысль, но, казалось, жаркий летний день дохнул на меня могильным холодом. Кровь застыла в жилах, и сердце перестало биться. В движении больше не было жизни. Смех был агонией, слишком болезненной, чтобы пережить ее. Я уже была мертва, и мое тело сжимала последняя судорога.

Потом в горле родился какой-то неразборчивый звук, полушипение-полустон. Он сорвался с губ задушенным карканьем попугая, угодившего в лапы голодной пантеры. И еще, и еще. Это не был мой смех, это даже не был мой голос. Что-то чужое поднималось из глубины моего сознания, что-то первобытное и дикое. И я дрожала, опираясь руками на стену, сплевывая с губ, как пену, этот хриплый хохот.

Я задыхалась. Смех стал комом в горле, выворачивая наизнанку внутренности, заставляя гореть мучительной болью легкие. У меня задрожали колени, и я обессилено опустилась на пол. На пол коридора, слава всем богам. Не знаю, что со мной случилось бы, упади я на разукрашенный паркет. И все равно мне казалось, что хищные ветви тянутся ко мне, переползают через порог, стремятся ухватить за руки, за волосы. Я попробовала отползти и уперлась спиной в стену. Не сбежать. Я сжалась в комок, обхватив руками колени.