Оглашенные

Ложь! Никогда я ничего подобного не говорил, – вспыхнуло в уме отца Леонида… и погасло. Отец Леонид продолжил невозмутимо творить Иисусову молитву.

А епископ, тем временем, обратился к молоденькому батюшке, и в голосе его прозвучала отческая теплота:

– Ну и как он казав? Расскажите-ка нам, не бойтесь.

Запинаясь, отец Василий начал свой рассказ. Мол, собрал как-то отец Леонид в своей Библиотеке батюшек, недовольных архиереем. И решили они все вместе ехать в соседнюю епархию жаловаться тамошнему владыке, члену Священного Синода.

Мол, не дают развернуться, кидают с прихода на приход, нет миссионерской деятельности, душится всякая инициатива, на ключевые места ставятся «свои люди» (земляки епископа), а местные батюшки оттираются… и так далее.

Претензий и жалоб накопилось много. Но пожаловаться не пришлось. И все стараниями отца Василия. В этот же день о заговоре против архиерея стало известно самому архиерею. Поездка потеряла смысл.

Закончив рассказ, отец Василий сел, отирая пот со лба.

– Вам есть что сказать? – обратился к отцу Леониду епископ.

Отец Леонид промолчал.

Тогда встал следующий батюшка. Потом еще один. И еще один. Все они произносили краткие обвинительные речи, вспоминали, где и что отец Леонид сказал что-то против архиерея, или нарушил церковную дисциплину.

Было и обвинение в небрежении церковной соборностью. То есть, делает все отец Леонид как-то слишком своевольно, не посоветовавшись с Соборным разумом Церкви и не испросив благословления. Еще в епархии бывает крайне редко. Живет непонятной, отдельной от церковной полноты жизнью.

Опальный батюшка слушал обвинения в свой адрес вполуха. Он продолжал творить Иисусову молитву.

И вот встал важный иеромонах с ухоженной вороной бородой. Звали иеромонаха отец Иоанн. Он был одним из ближайших людей епископа. И заговорил он, ни много ни мало, о мироточении иконы святого Царя-Страстотерпца Николая Второго.

У отца Леонида сразу потемнело в глазах. Молитва сбилась. Сердце сжалось от холода, а потом закипело от негодования.

Отец Иоанн замахнулся на святая святых! Ничуть не смущаясь, заявил, что не было никакого мироточения иконы Царя.

Опальный батюшка разыграл фарс для поднятия своей популярности. А народ наш после времен безбожных и атеистических падок теперь на всякие там чудеса.

Как не было мироточения иконы?! – захотелось закричать отцу Леониду. – А свидетели, а их подписи, это что, ничего не значит?!

Епископ словно почувствовал изменившееся внутреннее состояние отца Леонида, его мысленный крик. Он пристально на него посмотрел, и взгляд его как бы говорил: ну давай, не молчи, выскажись, а мы запишем.

Но отец Леонид промолчал. Он словно окаменел, окаменело его тело, окаменели чувства. Иссякла молитва, и одна страшная мысль пронзила сознание; «погасив» собой яркий солнечный день за окном, горящий золотым огнем купол Храма:

Да они же все здесь безбожники, да у них же нет ничего святого! И посему готовься к самому наихудшему…

Тут же последовал следующий удар. Встал отец Александр, которого он считал своим. С трудом выдавливая из себя слова, отец Александр стал жаловаться на то, что у него отец Леонид забирает требы. Жадный, значит. Своих треб ему мало, он чужие гребет.

Да как он может, да это чудовищная, мелочная и от того вдвойне подлая ложь! – кричало все в отце Леониде.

Один раз я хоронил на твоей территории свою собственную тещу, твою прихожанку. Ну, так это была моя теща! Я ее исповедовал и причащал перед смертью, и последняя воля умирающей была, чтобы я ее отпел. Я! А ты бегал все вокруг, все свои услуги предлагал… И так все теперь перевернуть с ног на голову!

– Отец Александр, ты сошел с ума, – вырвалось из груди отца Леонида, почти помимо его воли.

Отец Александр запнулся и сел, не закончив мысли. Но еще не успел он облегченно вздохнуть, сев, как в дверях возник староста кафедрального собора. Вместе с секретарем епархии.

– Вы, кажется, что-то хотели нам сказать, Сергей Петрович? – спросил его епископ.

– Да, владыка, – живо откликнулся староста храма и поддался корпусом вперед. – Несколько месяцев назад отец Леонид в личной беседе со мной назвал Вас бичом. Да, так и сказал: был у нас раньше, до Вас, хороший епископ, а теперь бич какой-то.

– То есть, бомж, – уточнил епископ. – Очень интересно. Что скажете на это, батюшка?

Отец Леонид стремительно терял самообладание. Кровь бросилась ему в голову. Еще секунда и он сорвется на крик, скажет что-то колкое в адрес архиерея и собрания. А потом покинет епархиальное управление и никогда больше не вернется. И прочь, прочь из епархии в леса, в скит!

– Я не понимаю, что здесь делает мирянин? – Последним усилием воли отец Леонид убрал из своего голоса все эмоциональные нотки, голос стал ледяным, безжизненным.

– И как он смеет так нагло лгать на священнослужителя? Это наглая ложь! Я вообще не понимаю, к чему весь этот спектакль, владыка? Я здесь как подсудимый, или как брат во Христе?

– Конечно, конечно как брат во Христе, – изрек епископ самым благожелательным тоном, а сам извлек из ящика стола какую-то бумажку. Весь вид архиерея как бы говорил, давай-давай, не молчи. А мы все зафиксируем.

И отец Леонид действительно решил высказать все, что он думает по поводу «папистских и иезуитских» методов правления епископа. И вдруг перед его мысленным оком предстало лицо архимандрита Иллариона, вспомнились его наставления: не поддаваться на страсти, а на все вопросы отвечать «да-да, нет-нет».

А потом в голову очень простая мысль пришла – владыке нужен компромат на него. Наверняка готова бумага о его непослушании и неподчинении, и в ней, скорее всего, подписались все здесь присутствующие духовные лица. Осталось запротоколировать сам факт непослушания.

Вот почему и пытаются его вывести из себя, чтобы он чего лишнего наговорил...

– Если я вам брат во Христе, тогда мне больше нечего сказать, – голос отца Леонида остался ледяным.

Епископ был разочарован. Он велел ожидать решения своей участи внизу, во дворе. Отец Леонид спустился вниз, вышел во двор и сел на скамеечку. На душе теперь было на удивление спокойно.

Лишат ли его прихода и перебросят в место где «Макар телят не пас», или вообще запретят в служении, или еще что-то – сейчас ему было все равно. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль самому подать за штат, а потом перейти в другую епархию. Но и она погасла.