КОСМОПОЛИС

Повисла долгая пауза. Наконец, он взглянул на Шайнера. О чем он вообще ему говорил? Его замечание не было остроумным или правдивым. На самом деле, то, что он сказал, не имело смысла.

Они сидели среди нарастающего шума клаксонов. Было в этом шуме что-то необычное, то, что он не хотел забывать. В нем звучала боль, будто жалобная песнь, настолько старая, что казалась первобытной. Он подумал о мужчинах, в шерстяных набедренных повязках, яростно кричавших перед тем, как выполнить свое предназначение - убить и съесть. Сырое мясо. Это была их цель - то, в чем они так отчаянно нуждались.

Сегодня в холодильнике были только напитки и ничего подходящего для подогрева в микроволновке.

- Есть какая-то особенная причина, почему мы в машине, а не в офисе? - спросил Шайнер.

- Как ты узнал, что мы в машине, а не в офисе?

- Если я отвечу на этот вопрос...

- На каком основании ты сделал такое заключение?

- ...я точно скажу что-то немного умное, но в основном поверхностное и скорее всего в каком-то смысле неправильное. И ты будешь жалеть, что я вообще появился на этот свет.

- Мы в машине, потому что мне надо постричься.

- Почему бы тебе не пригласить парикмахера в офис и постричься там? Или пусть парикмахер подстрижет тебя прямо в машине, а потом поедем в офис.

- Нет. Что есть у процесса стрижки? Ассоциации конечно же: календарь на стене, множество зеркал. К тому же тут нет парикмахерского кресла. Тут ничего не поворачивается, кроме камеры.

Он поменял позу на сидении и смотрел, как камера последовала за его движением. Когда-то видео, записываемое на камеру, транслировалось по всему миру из машины, самолета, офиса и некоторых частей его дома. Но возникли проблемы с безопасностью и теперь изображение видят только несколько людей: медсестра и два вооруженных охранника, сидящих в офисе без окон. Теперь устарело даже слово офис.

Он бросил взгляд через окно слева. Потребовалась всего секунда, чтобы понять, что он знал женщину, сидящую на заднем сидении такси, ехавшего рядом. Это была его супруга Элиз Шифрин, с которой они были в браке уже целых 22 дня. Она была поэтессой, наследницей великого Шифрина, который потрясал своими произведениями Европу и весь мир. Он предупредил Торвала и, выйдя из машины, постучал в окошко такси. Элиз удивленно улыбнулась ему. Ей было где-то 25 лет, в чертах ee лица угадывалась какая-то утонченность, а глаза были большими и простодушными. В ее красоте было что-то глубокое. Возможно, это было интригующим фактом, а возможно - нет.

Ее шея слегка вытянулась и она неожиданно устало засмеялась. Ему нравилось, как она касалась пальцем своих губ, когда хотела выглядеть погруженной в какие-нибудь мысли.

Ее стихи были говном.

Она отодвинулась и он сел рядом. Звук клаксонов то утихал, то становился громче, будто какая-то ритуальная музыка.

Такси по диагонали пересекло перекресток и остановилось к западу от Второго Авеню, застряв в еще одной пробке. Торвал на лимузине следовал за ними.

- Где твоя машина?

- Мы ее не нашли, - сказала она.

- Поедем на моей.

- Не могу, правда не могу. Я знаю, что ты работаешь даже в машине. А я люблю такси. Никогда не отличалась особым знанием географии, к тому же многое можно узнать, спросив таксиста, откуда он приехал.

- Они приезжают из ужаса и отчаяния.

- Да, именно. Узнаешь о несправедливости в других странах во время поездки на такси.

- Мы в последнее время мало виделись. Я искал тебя сегодня утром.

Он снял солнцезащитные очки, чтобы произвести впечатление. Она взглянула на его лицо, спокойно, фокусируя на нем внимание.

- У тебя голубые глаза, - наконец сказала она.

Он поднял ее руки и поднес их к своему лицу, облизывая и вдыхая их запах. У Сикха, который был за рулем, не хватало одного пальца на руке (Сикхы - индийцы - мусульмане, носят чалму - прим. пер.). Эрик внимательно рассмотрел обрубок оставшийся от пальца. Впечатляюще. Весьма серьезная вещь - след на теле, несущий в себе историю и боль.

- Ты еще не завтракала?

- Нет, - ответила она

- Отлично, я бы сейчас съел чего-нибудь жирного.

- Ты никогда не говорил, что у тебя голубые глаза.

Он почувствовал замешательство в ее смехе и, прикусив сустав ее большого пальца, открыл дверь. Они вышли на тротуар и направились в кафе у угла здания.

Он сел спиной к стене, наблюдая как Торвал занял позицию около входа, откуда было видно все помещение. Здесь было много людей, говорящих на французском, сомалийском. Он слышал обрывки фраз на этих языках в гуще разнообразного шума. Так выглядела 47 улица: смуглые женщины в балахонах цвета слоновой кости, не смотря на ветер, дующий со стороны реки, направлялись в секретариат ООН, виднелись жилые небоскребы, называющиеся Моул и Октавия, няни-ирландки толкали коляски с детьми в парке, и конечно Элиз, швейцарка, наверное, по-национальности, сидела по ту сторону стола.

- О чем будем говорить? - спросила она.

Перед ним стояла тарелка с блинчиками и сосисками, в ожидании кусочка масла, которое растаяло бы на на ней. Нацепив еду на вилку, он бы обмакнул ее в холодный сироп и смотрел бы, как вилка погружалась в него. Он осознал серьезность ее вопроса.

- Мы хотим сделать вертолетную площадку на крыше. Я уже получил разрешение на использование воздушного пространства, но нужно еще кое-что изменить в планировке здания. Ты не голодна?

Похоже, еда ее совсем не привлекала. Зеленый чай и тост оставались нетронутыми.

- И еще надо настроить угол съемки рядом с лифтом. Давай поговорим о нас.

- Ты и я. Мы здесь. Так что да, можем поговорить о нас.

- Когда мы снова займемся сексом?

- Скоро, обещаю, - ответила она.

- Мы давно этим не занимались.

- Когда я работаю, мне нужно много энергии.

- Когда ты пишешь?

- Да.

- Где ты работаешь? Я тебя ищу, Элиз.

Он смотрел как Торвал, в тридцати футах от него, зашевелил губами, видимо говоря что-то в микрофон, прикрепленный на лацкан рубашки. На нем был еще и наушник от мобильника, находящегося под пиджаком, около пистолета с голосовым управлением. Оружие было чешским - еще одно свидетельство интернациональности этого района.

- Нахожу себе какое-нибудь укромное местечко, как всегда. Моя мать вечно кого-нибудь отправляла, чтобы меня найти, - сказала она, - Служанки и садовники искали меня везде. Она наверное думала, что я могу исчезнуть.

- Мне нравится твоя мать. У тебя ее грудь.

- Ее грудь?

- Отличные стоячие сиськи, - ответил он.

Он быстро поглощал свою пищу, затем съел и ее еду. Ему казалось, что он ощущает, как глюкоза внедряется в его клетки, вызывая уже другие желания в теле. Он кивнул хозяину кафе, греку с острова Самос, который махал ему рукой из-за стойки. Ему нравилось приходить сюда, потому что это не нравилось Торвалу.