Константин Романенко

Письмо пришло с запозданием, и Сталин ответил на следующий день после его получения. 16 мая он телеграфировал: «Ваше письмо получил пятнадцатого. Спасибо за сообщение. Сделаем все, что требуется. Сообщите о размерах необходимой помощи. Назовите цифру. Сталин».

22 апреля он направил Шолохову новую телеграмму: «Ваше второе письмо только что получил. Кроме отпущенных недавно сорока тысяч пудов ржи отпускаем дополнительно для вёшенцев восемьдесят тысяч пудов. Всего сто двадцать тысяч пудов. Верхне-Донскому району отпускаем сорок тысяч пудов. Надо было прислать ответ не письмом, а телеграммой. Получилась потеря времени. Сталин».

Сталин немедленно принял меры и оказал помощь вёшенцам хлебом. Но письма молодого писателя на 99, 9 процентов содержали описание тех «перегибов», с помощью которых местные власти заставляли крестьян-единоличников сдать хлеб. Это были меры устрашения. Людей содержали под стражей, грозили расстрелом, заставляли некурящих «курить махорку» и т.п. Позже Шолохов, в мягкой форме, отразил такие методы через образ Макара Нагульного, грозящего не сдавшему хлеб селянину револьвером. Конечно, это не «демократические» меры.

Примечательно, что в письмах Сталину Шолохов просил не столько о помощи хлебом, сколько о наведении порядка. В конце письма он пишет: «не менее истощен и скот, два месяца , изо дня в день, в распутицу возивший с места на место хлеб по милости Шарапова и РК. Все вместе взятое приводит к заключению, что план сева колхозы района безусловно к сроку не выполнят... Следовательно, история с хлебозаготовками 1932 года повторится в 1933 г.».

Шолохов тоже намекал на снижение плана по хлебозаготовкам. Но Сталин не мог снизить эти планы. Они не были его прихотью. Государству нужен был хлеб, чтобы кормить население и взять его, кроме как у деревни, было негде. Впрочем, посмотрим на события весны 1933 года с другой позиции.

Что могло произойти в стране в неблагоприятном 1932 году, если бы к этому времени уже не коллективизировали частично сельское хозяйство? Если бы хлеб не был собран и сдан государству? Если бы он остался в руках кулака?

Вот в этой ситуации и случилось бы то, о чем с фарисейством пишут недалекие люди. Страну в самом деле постиг бы массовый голод, и тогда счет умерших в городах действительно пошел бы на миллионы. В отличие от впечатлительного Шолохова Сталин понимал это. И уже после того как меры для помощи землякам писателя были приняты, Сталин послал более подробный ответ.

6 мая он пишет молодому писателю: «Дорогой тов. Шолохов! Оба ваши письма получены, как Вам известно. Помощь, какую вы требовали, оказана уже. Для разбора дела прибудет к вам в Вёшенский район т. Шкирятов, которому – очень прошу Вас – оказать помощь. (М.Ф. Шкирятов в 1933 году – секретарь Партийной коллегии ЦК ВКП(б) и член Наркомата Рабоче-крестьянской инспекции СССР. – К. Р.) Это так. Но не все, т. Шолохов. Дело в том, что Ваши письма производят несколько однобокое впечатление. Об этом я хочу написать Вам несколько слов. Я поблагодарил Вас за письма, так как они вскрывают болячку нашей советско-партийной работы, вскрывают то, как иногда наши работники, желая обуздать врага, бьют нечаянно по друзьям и докатываются до садизма. Но это не значит, что я во всем согласен с Вами. Вы видите одну сторону, видите неплохо. Но это только одна сторона дела.

Чтобы не ошибиться в политике (Ваши письма – не беллетристика, а сплошная политика), надо обозреть, надо уметь видеть и другую сторону. А другая сторона состоит в том, что уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района) проводили «итальянку» (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих и Красную Армию – без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови), – этот факт не меняет того, что уважаемые хлеборобы по сути дела вели «тихую» войну с Советской властью. Война на измор, дорогой тов. Шолохов...

Конечно, это обстоятельство ни в коей мере не может оправдать тех безобразий, которые были допущены, как уверяете Вы, нашими работниками (курсив мой. – К. Р.). И виновные в этих безобразиях должны понести должное наказание. Но все же ясно, как Божий день, что уважаемые хлеборобы не такие уж безобидные люди, как это может показаться издали. Ну, всего хорошего и жму Вашу руку. Ваш И. Сталин. 6.V.33 г.».

Конечно, работать на «полудохлом скоте », ломая «хвосты падающим от истощения и усталым волам», как писал Сталину Шолохов, было тяжело. Но у проблемы снабжения была и еще одна сторона медали. Появление предприятий, находящихся в государственной и колхозной собственности, изменили характер и содержание антиобщественных преступлений – махинаций, воровства и хищений.

Да, кулак изменил тактику. Это значило – он шел в колхозы, чтобы бороться с колхозами; среди безграмотных крестьян любой умевший писать выглядел образованным человеком и стремился занять командную должность. Такая тенденция принимала широкие формы: появилась возможность быть в почете и одновременно безнаказанно воровать коллективное добро. Поэтому люди, обладавшие элементарной грамотностью, стремились занять должности «начальников», становясь председателями, учетчиками, бригадирами.

В постановлении ЦК от 11 января 1933 года, дающем новые права МТС, указывалось: «Антисоветские элементы в ряде районов, где они еще не разоблачены и не разгромлены, охотно идут в колхозы, даже восхваляют колхозы для того, чтобы создать внутри колхозов гнезда контрреволюционной работы. В ряде колхозов заправляют делами хорошо замаскированные антисоветские элементы, организуя там вредительство и саботаж. Они сидят в самом колхозе...»

Так было по всей стране, и в этом нет ничего необычного. Даже не кулаки, а просто приспособленцы проникали и в партию. В 1933 году из 3,5 миллиона членов партии было исключено 800 тысяч человек, еще 300 тысяч – в 1934 году. Впрочем, о том, что во властные структуры старательно и закономерно лезут карьеристы, негодяи и приспособленцы, ярко свидетельствует последний состав ЦК КПСС, дружно сменивший перед ликвидацией Советского Союза места в ЦК на посты президентов.

Коллективизация деревни стала объективной реальностью. И с ее началом уже не только горячие ветры политических страстей или идейные противоречия, а просто поиски предприимчивыми людьми «теплых» мест в системе управления государством, в его хозяйственных структурах заставляли их проникать в эти механизмы.

Но в обществе, психологически разделенном на сторонников и противников Советской власти, это вызывало скрытое противостояние. Оно не было мышиной возней. Это была ожесточенная борьба, и Сталин не мог ее не принимать во внимание. Она уходила вглубь общества, меняла свои формы, мимикрируя и приспосабливаясь к условиям среды.