Галина Романова - Миллионерша поневоле

Зачем ему теперь Лиза?! Генератор идей, твою мать! Ну, пусть генератор, пусть, но все должно когда-нибудь закончиться. Их отношения не исключение. Они закончились давно, в тот день, когда она заявила, что хочет оставить ребенка. С того момента и до дня, вернее, ночи сегодняшней он все мучился, все метался в поисках истины. А она, оказывается, на поверхности. Она так проста – формула его истины. Ему не нужна Лиза с ее преступным мировоззрением, с массой диких идей в голове, трезвой холодностью в сердце и нежеланным ребенком в брюхе.

Ему нужна Ольга! Интеллигентная, образованная, привлекательная и без пяти минут… миллионерша. Пусть только кто-нибудь посмеет сказать ему, что все дело как раз в этих самых ее миллионах, пусть только попробует. Это не так! И он только сегодня, кажется, созрел для того, чтобы это понять и утвердиться в этой мысли окончательно. В тот самый момент, когда разминал в пальцах тот злополучный финик. Когда смотрел невидящим взглядом на злосчастные сушки и отхлебывал пахнущий полынью чай. Ее тонкие изящные пальцы, которые даже в жару оставались холодными, порхали над столом и все сбивали его с толку. Потом ее пальцы нежно гладили его кожу и снова сбивали с толку. Ни нежности ее, ни заботы не хватило на то, чтобы он прозрел. А вот Лизкина необузданная ярость мгновенно привела его в чувство.

Ольга и только Ольга! Как это она сказала так умно?.. Дескать, достигнув того, к чему стремился, он не обрел того, чего желал?! Именно!!! Именно, умненькая ты моя, чистенькая Оленька! Желал он совсем не того, к чему стремился. Совсем не того! Но теперь все, все будет по-другому. Теперь у него снова есть Ольга. А уж она-то вмиг разберется, к чему и какими путями ему надо стремиться. А Лизка пусть идет к черту!!! Три ха-ха!!! Пусть плодится и размножается. Того состояния, что они успели сколотить, на десять его отпрысков хватит. Пусть пользуется, он не жадный. Ему хватит того, что преподнесет ему его Оленька в качестве приданого. А она преподнесет, Любавский был в этом уверен.

Дом, где жила Ольгина подруга Ксюша, стоял в окружении старых-престарых лип, которые в ветреные дни переплетались обезображенными временем ветвями и надсадно скрипели вековыми стволами, упакованными в изъеденную насекомыми кору, словно в проржавевшие латы.

Ксюша липы эти не любила. Солнца в ее окна не пропускали. В ненастье стучали артрозными сучьями по окнам, норовя разбить хрупкое стекло. И пусть сегодняшним утром ничто это самое ненастье не предвещало, Ксюша тем не менее взирала на деревья с неудовольствием.

– Насажал дурак какой-то, – буркнула она, поздоровавшись с Ольгой и хмуро оглядывая липовые насаждения. – Сырость от них одна. Теперь вот листву сгребай из-под окон.

Листвы под окнами уже не было. Грянули морозы, которые в один миг сдирали с деревьев их тревожно перешептывающееся убранство. Листья давно сгребли, но Ксюша все равно брюзжала. Так сказать, напоследок…

– Привет, Леля, – солидно поприветствовал Ольгу Михаил и тут же сунул ей в руку свою лодочкой сложенную ладошку. – Ты не на машине? Опять сломалась? Идем пешком, пошуршим…

Оставив замечание «не на машине» без комментариев, тем более что Ксюша не обратила на это никакого внимания, Ольга тяжело вздохнула. Пошуршать на Мишкином языке значило идти пешком, а не ехать на автобусе, останавливаться у каждой кучи листьев, сметенной с тротуаров дворниками, с разбегу впрыгивать в самую серединку куч и отчаянно болтать там ногами, заставляя листья вспыхивать потускневшим золотом и шуршать прибойной волной. А это… а это, как правило, грозило ей опозданием.

– Ты чего это сама его вывела? – спросила Ольга у недовольной подруги, успев улыбнуться и согласно кивнуть Михаилу, который задрал подбородок в ожидании ее ответа. – Что-то случилось?

Ксюша снова недовольно покосилась на деревья, словно они и только они были виноваты в ее утреннем плохом настроении. Потом шмыгнула точеным носиком и мгновенно севшим голосов произнесла:

– Чего я там забыла, дома? Мы встали пораньше с Миханом, позавтракали, оделись – и на улицу, тебя дожидаться. Зачем нам слушать чужой храп, да, сынок? Чужой храп, в этой гребаной квартире…

Ольга мысленно ахнула и от дальнейших расспросов воздержалась. Спрашивать нужды не было. Все и так ясно: среди ночи явился муж и отец. Явился после почти полуторамесячного отсутствия. В карманах его при этом должен был гулять ветер. Состояние гардероба должно было оцениваться как плачевное. А уровень амбиций и претензий к жизни, Ксюше и народной власти непомерно высоким.

Именно поэтому Ксюша выскочила на улицу с сыном задолго до ее появления. Стояла, переминаясь латанными сапогами в луже у подъезда, и хмуро оценивала состояние всех своих дел на сегодня. Сапоги ее наверняка к этому времени успели промокнуть, ноги озябнуть, а сердце заледенеть в предчувствии «веселого» семейного ужина.

– Как всегда? – с сочувствием спросила Ольга и погладила Ксюшину яркую куртку в районе плеча.

– Нет, ты знаешь, – ошарашила та ее неожиданным заявлением: – Трезв, культурен, симпатичен. В совершенно новом прикиде. Хотя, может, и не новый, но мне так спросонья показалось. Явился ближе к пяти утра. С гостинцами, которыми завалил весь кухонный стол. И с непомерным желанием утвердить себя в потерянной роли любящего мужа и отца… У-у, сволочь! Ненавижу!

Маленький Мишка вскинул на мать недоуменный взгляд. Тут же понял, что она не шутит и не разделяет его восторгов по поводу папиных подарков. Насупленно свел крохотные светлые бровки домиком и, подхватив с земли обломившийся липовый прутик, принялся с ожесточением ворочать им в самом сердце грязной лужи.

– Мишка, перестань сейчас же, обрызгаешься! – раздраженно воскликнула Ксюша и сильно дернула сына за руку, пытаясь оттащить от лужи. – Такой же упрямый, стервец, как и папаша! Пошли, что ли, Оль, провожу вас немного, время еще есть…

Стиснув озябшие ладошки Михаила в своих руках, подруги медленно пошли со двора. Какое-то время они шли молча, вслушиваясь лишь в звуки проснувшегося города.

Повизгивали сигнализации на автомобильных стоянках. Хлопали двери подъездов. С нарастающим гулом трогались автобусы с остановки. Дворники с громким улюлюканьем гоняли от мусорных бачков стаи собак. К соседней булочной подкатила хлебовозка, тут же загремев и залязгав открывающимися дверями и выпуская на волю аромат горячего, только что вынырнувшего из печи хлеба. Все, как всегда. За исключением одного… Муж Ксюши не должен был вернуться трезвым и уж тем более с подарками и претензиями.