Виктор Улин - Хрустальная сосна

Теперь стоило думать о дальнейшем движении - мне хотелось делать все скорее, точно кто-то невидимый подгонял сзади.

И я засел за изучение того, что крылось за дырочками перфокарт и сочетаниями букв на широких бумажных распечатках. То есть за программирование.

Программисты составляли подлинно особую касту. Операторы умели заставлять машину выполнять ту или иную программу. А если происходил сбой, ни один оператор не мог ничего сделать - звали программиста. Только тот, взглянув на распечатку, мог разобраться в таинственных явлениях, происходящих в процессоре машины под действием набора перфокарт. Тыкая в бумагу желтыми о табака пальцами, они писали исправления, потом быстро набивали что-то на картах, заменяли часть колоды, запускали программу снова - и все получалось. Но то было лишь экстренным использованием программистов. Основное время они занимались собственной работой - писали программы по заказам пользователей, ставивших конкретные прикладные задачи. У них имелся свой отдел, свои комнаты, даже свои аппараты для набивания перфокарт. В общем, свой высокий мир, который лишь изредка спускался в машинный зал.

Мне тоже хотелось подняться туда. Потому что, как я быстро понял, именно специальность программиста могла считаться интеллектуальной, так как использовала голову, а не руки - в отличие от современной на вид работы оператора.

Здесь все оказывалось оказалось неизмеримо труднее. Если для самой машины имелись инженерные инструкции на все случаи жизни, то в отношении программирования такой литературы не имелось. Вернее, были кое-какие книги, но написанные еще хуже, нежели учебник по информатике дяди Костиного внука, и каждую страницу приходилось разбирать часами. Особенно трудным казалось, читая текст программы, самому представлять, действия машины в ответ на каждую команду и полученный результат. Это требовало большого напряжения ума. Я вспоминал старую институтскую практику на "НАИРИ" - там все оставалось понятным и прозрачным от начала до конца. Впрочем, преподаватель давал практически готовую программу, которую следовало лишь чуть-чуть изменить и снабдить числовыми данными. Да и язык программирования отличался от современного. Без постижения общих понятий чувствовалась бесполезность всех потуг. И я взялся за литературу иного рода - теорию программирования. Порой, глядя на себя со стороны, я удивлялся. Открывая учебник, я боялся, что сложная и совершенно новая для меня наука с командами, адресами, ячейками и формальными грамматиками мне надоест, я брошу все и снова начну пить водку, окончательно опустив руки. Но наука не надоедала, напротив -становилось все интереснее. В отдельные моменты я забывал о своей неустроенной жизни, и о том, в что в утреней, пронизанной пыльными лучами света, тишине моей квартиры меня никто не ждет и не обрадуется моему приходу.

Вокруг происходили перемены; трещала по швам и уже почти рушилась коммунистическая империя, дул свежий ветер, от которого кружились головы и бродили умы. Все летело мимо… Я не читал газет и не смотрел телевизор, и даже не участвовал в ежедневных - то есть еженощных - обсуждениях политического положения. Весь мир мог лежать в развалинах, мне это казалось неважным в сравнении с тем восхождением, которое начал сейчас я.

Меня захватило познание нового. Математическое обеспечение ЭВМ, теоретическая кибернетика, методы вычислений, теория автоматизированного управления… Наук оказалось много; было совершенно не ясно, которая из них нужна жизни, если я пытаюсь стать программистом, а которая не очень. Но я учился с запасом, надеясь, что со временем сам пойму и выйду в струю.

Я изо всех сил*заставлял* себя верить, что все это мне действительно нужно. Что я нашел путь к спасению и обретению заново своего человеческого самосознания.

Однажды уже весной - ранним утром, когда я, только что приплевшись после очередной ночной смены, выпил чаю и собирался спать - зазвонил телефон.

Я узнал настойчивую трель станции, и понял, кого именно сейчас услышу. В трубке раздался требовательный голос телефонистки, которая удостоверилась, Воронцов ли у аппарата, и только после этого сообщила, что сейчас со мной будет говорить Америка. Америка так Америка - я уже ничего не ждал… Инна позвонила лишь для того, чтобы сообщить, что стажировку, рассчитанную первоначально на шесть месяцев, теперь, с началом преобразований в жизни СССР и налаживанием новых отношений с США, продлили еще на полтора года. И, как всегда -иначе она бы и не позвонила - попросила прислать документы. Справки из отдела аспирантуры института, где она работала здесь. Я мог махнуть рукой и никуда не ходить: эта женщина, все еще числящаяся моей женой, сделалась мне абсолютно безразличной. Но я покорно собрался и вместо того, чтобы спать, отправился за бумагами. Зачем я это делал? Не знаю. Скорее всего, я уже так устал от побега Инны и уже ненужных редких контактов с ней, что подсознательно стремился выполнить все ее просьбы в надежде, что больше она не будет о себе напоминать.

Вернувшись я открыл платяной шкаф. И понял, до какой степени угнетает меня до сих пор хранящаяся там одежда чужой мне женщины. В отчаянном порыве я вытащил старую простыню, покидал все вещи покинувшей меня жены - платья вперемежку с бельем и обувью, - завернул в один узел и с трудом, но яростно запихал на антресоли. Потом выпил водки - и, как ни странно, почувствовал на душе облегчение внезапной свободы.

Свободы от чего? Я и сам не мог этого сказать.

Программирование я понял достаточно быстро. И тут же изучил машинный язык со своеобразным названием АЛГОЛ, принялся писать свои программы, потихоньку набивал их на перфокарты и пропускал, втискивая между чужими задачами в общий поток рабочего цикла машины. Как ни странно, у меня получалось все - даже достаточно сложные алгоритмы, которые строили на распечатке графики заданных функций. Эти достижения, ясное дело, были никому не нужны, и мне в том числе; я просто набивал себе руку, наливаясь опытом и умением. АЛГОЛ оказался чрезвычайно наглядным, легким для написания, я всегда мог видоизменить уже готовую программу, сократить или дополнить новыми блоками. Однако я знал - мне сказал один программист - что сейчас этот язык крайне редко использовали в серьезных задачах, поскольку он требовал слишком много времени для трансляции, то есть перевода текста в последовательность машинных кодов. Однако именно он дал мне дружеский совет: данный язык наиболее прозрачен, и если освоить его, то другие станут более доступными.

И теперь я собрался основном работали нынешние пользователи. И тот же программист сказал, что впереди маячат пока еще неясные, но очень высокие горы - системное программирование. Совершенно не изученная нами область, которая открывает принципиально новые перспективы для пользователя универсальных программ. Эта область развивалась только в Америке, у нас в ней практически никто ничего не смыслил.