Тим О'Брайен - Вещи,которые они несли с собой

Он миновал Сланцевый парк, Закатный парк, мост. Голос диктора звучал устало. Температура в Демуанс восемьдесят один, время - пять тридцать пять, водители, соблюдайте удвоенную осторожность сегодня, в праздничный вечер Четвертого июля. Если бы Салли не была замужем или отец не увлекался бейсболом, самое бы время поговорить с кем-нибудь. «Серебряная звезда?» - переспросил бы отец. «Да, только мимо прошла. Почти, да не совсем». Отец кивнул бы. Многие храбрецы не получают наград за храбрость, в то время как некоторые хватают медали ни за что. Для начала Норман Баукер перечислил бы те семь наград, которые он получил: значок «Боевая пехота», «Отличный десантник», «За отличную службу», «За примерную дисциплину», «Ветеран Вьетнамской кампании», «Бронзовая звезда» и «Пурпурное сердце», хотя рана была пустяковая, даже не оставила шрама и не болела, да и с самого начала не болела. Он объяснил бы отцу, что все эти награды даются не за особую храбрость, а за обыкновенную храбрость. Обычные ежедневные задания - марш-броски, перебазирование, рутина, верно? И еще какая рутина! Нашивки хорошо смотрелись на его мундире в шкафу, и, если бы отец спросил, он рассказал бы, что означает каждая и как он ими гордится, особенно значком боевой пехоты, потому что его давали только настоящим солдатам, и он, значит, испытал все, что положено, так что не страшно, если у него не хватило духу проявить особую храбрость.

Потом завел бы разговор о медали, которая ему не досталась.

– Я и «Серебряную звезду» чуть не заслужил.

– То есть?

– Ну, это отдельная история.

– Рассказывай, - сказал бы отец.

И Норман Баукер, медленно кружа вокруг озера, начал бы с описания Сонг Тра Бонг. «Река, понимаешь? - сказал бы он. - Медленная, спокойная, грязная». Он пояснил бы, что в сухой сезон она была в точности такая, как остальные реки, никакого различия, но в октябре начались муссоны и все изменилось. Неделю без единого перерыва лили дожди, и через несколько дней Сонг Тра Бонг разлилась, и оба берега на полмили от русла превратились в вязкую жижу. В глубокое жидкое дерьмо, другого слова не подобрать. Похоже на зыбучий песок, если бы не жуткая вонь. «Уснуть невозможно, - сказал бы он. - Вечером найдешь местечко повыше, задремлешь и тут же просыпаешься, как в могиле. Тонешь в жидком месиве, которое течет по всему телу и прямо засасывает. И дождь все время, понимаешь, ни на минуту не прекращается».

– Да, впечатляет, - сказал бы ему отец, пока он переводил бы дух. - И что же дальше?

– Ты правда хочешь, чтоб я рассказывал?

– Послушай, я ведь тебе отец все-таки.

Норман Баукер улыбнулся. Он посмотрел через озеро и представил себе на вкус ощущение полностью правдивого рассказа.

– В общем, на этот раз, в ту ночь около реки, я был не особенно храбр.

– Но у тебя семь наград.

– Ну и что?

– Семь, это не просто так. Трусом ты наверняка не был.

– Трусом, может, и нет. Но я упустил шанс. Не смог преодолеть вонь. Кошмарный запах оказался сильней меня.

– Если ты не хочешь продолжать…

– Хочу.

– Ладно. Только не торопись. Никто нас не гонит.

Дорога спустилась к окраинам городка, около колледжа, теннисных кортов, парка Шатокуа с расставленными столами под навесами из цветной пластмассы. Гуляющие сидели на складных стульях и слушали школьный оркестр, игравший марши на открытой эстраде. Через несколько кварталов музыка стихла. Он проехал мимо вязовой рощицы, вдоль полосы открытого берега, мимо городского причала, на котором женщина в коротких брючках забрасывала удочку. В озере водились плотва да мелкие карпы: ни тебе рыбы, ни купания.

Он ехал медленно. Некуда торопиться, и ехать некуда. В машине было прохладно и пахло маслом, приятно и ровно гудели кондиционер и мотор. Вроде как в экскурсионном автобусе, если городок, куда приехал автобус, вымер. Сквозь стекла казалось, будто над ним распылили паралитический газ: покой и неподвижность во всем, даже в людях. Город утратил дар речи вместе со слухом. Никто не вымолвит слова и не услышит. «Рассказать ли вам про войну?» - спросит он, а городок в ответ моргнет и пожмет плечами. Налоги уплачены, голоса подсчитаны, чиновники выполняют работу четко и любезно. Четкий, любезный городок. Безукоризненно чистый. Здесь про дерьмо и грязь не знали ни черта и знать не хотели.

Норман Баукер устроился поудобнее и задумался о том, как он осветил бы данную тему. Он-то кое-что знал по части дерьма. Его, можно сказать, специальность. Вонь, например. А также, угодно ли на вкус и на ощупь? Он мог бы лекцию прочитать. В костюме и галстуке встал бы на трибуне клуба «Киванис» и рассказал слюнтяям про потрясающее дерьмо, знакомое ему вовсе не понаслышке. Образчики пустил бы по кругу.

Ухмыляясь этой картине, он отвернул рулевое колесо чуть правее, и машина мягко пошла по часовой стрелке, отслеживая направление шоссе. «Шевроле» выучил дорогу наизусть.

Солнце опустилось совсем низко. Пять пятьдесят пять, решил он. Максимум - шесть.

На насыпи заброшенной железнодорожной ветки четверо рабочих суетились в душной красноватой тени, устанавливая площадку и направляющие стойки для вечернего фейерверка. Одеты все были одинаково: штаны цвета хаки, рабочая блуза, кепка с большим козырьком, коричневые ботинки. Лица были покрыты темной копотью. «Рассказать, как я едва не заработал «Серебряную звезду?» - шепнул Баукер, но ни один из них не обернулся. Скоро они исполосуют небо цветными огнями, озеро загорится красными, голубыми, зелеными отсветами, и отдыхающие одобрительно кивнут головой.

– Главное, понимаешь, дождь ни на секунду не прекращался, - сказал бы он. - Куда ни повернись, всюду дерьмо.

И сделал бы паузу.

И перешел бы к лагерю, который они разбили в поле на берегу Сонг Тра Бонг. Большой размокший пустырь у самой реки. В пятидесяти метрах вниз по течению была деревня. Оттуда с криком выбежали под дождь несколько промокших до нитки старух. Жутковатая сцена, надо сказать. Старухи стояли под дождем и кричали, что это поле - это плохое поле. Совсем плохое. Нехорошая земля. Совсем не для хороших солдат. В конце концов, лейтенант Джимми Кросс достал пистолет и выстрелами в воздух прогнал их. Стемнело, и в темноте они разметили периметр, съели паек и попытались устроиться на ночлег.

Но дождь пошел гуще. К середине ночи почва раскисла, как суп.

– В точности, как густая похлебка, - пояснил бы он. - Или в сточной трубе. Густое и вязкое. Какое там спать. Лечь некуда, немного пролежишь, и начинаешь погружаться в скользкую глубину. Буквально засасывает. Чувствуешь, как слизь просачивается в штаны и в ботинки.

Тут Норман Баукер скосил бы глаза в сторону заходящего солнца. Он постарался бы говорить спокойно, не жалея себя.