На берегах - Меркулов Олег - На двух берегах

- Как тебя зовут? Мария? Ну что ж, хорошее имя. Наше. Так вот, Мария, ты иди, иди. Так вот что… Где он разбился? Найдешь сейчас место? Найдешь до темноты? И сколько туда идти? Час? Два?

- Найду. Часа полтора. Но, может, завтра? Хотя там его и автомат, и все остальное, - неуверенно сказала Мария.

- Тогда - туда! - решил он. Пошел снег, судя по тому, как все в природе затихло, снег должен был идти всю ночь, и это было хорошо - снег к утру скрыл бы все следы. - Быстро туда. Мы должны успеть! Ясно?

- Ясно. Ясно, Андрей.

- Не плачь! - сказал он опять. И прибавил нежно: - Нам надо успеть и вернуться. Грузовой парашют нашла?

Мария на ходу развязала завязки маскхалата, расстегнула полушубок, сдвинула еще дальше на затылок шапку.

- Нашла. Он ближе. И он не на дереве, он сорвался с дерева. Он в кустах. Я спрятала. А Тишу достать не могла.

- Молодец, - похвалил он ее за грузовой. - Ладно. Все сделаем. Все, Мария, сделаем! Мы еще повоюем! Мы еще этим гадам всыпем!

Он не стал спрашивать ее больше ни о чем, план у него сложился, ему надо было только разделаться с парашютом, как-то похоронить или хотя бы спрятать Тишу, перетащить груз к какому-то месту, то есть - забазироваться и помочь этой Марии делать то, что она должна была делать.

За два года войны он повидал всяких солдат, в том числе и армейских разведчиков. С одним он лежал в госпитале месяца полтора. Их койки стояли рядом. Этот разведчик кое-что, в общих чертах, ему рассказывал. Разведчик ходил - прыгал - в тыл к немцам и больше, чем за сотню километров, несколько раз. Однажды он с двумя товарищами наблюдал за перекрестком каких-то важных дорог. Наблюдали издали, из леса, через десятикратный бинокль. Считали, что прошло за сутки - ночью они выдвигались поближе и старались определить на слух и по контурам, что движется по дороге. Потом, когда наши наступали, разведчики спрятались хорошенько и дождались наших. Весь месяц им было запрещено делать что-либо иное, кроме как наблюдать и передавать какому-то своему начальству данные. Ни стрельбы по немцам, ни «языков», ничего другого, что могло повредить их наблюдениям. Их данные были для начальства дороже всего, и им надлежало только этим и заниматься, стараясь не обнаружить себя ни своими действиями, ни радиосвязью. Раз за сколько-то времени они минуту слали в эфир код и замолкали. И не высовывались.

Но он-то решил, что он не замолкнет. Что он имеет право высовываться. И он решил, что он будет это делать, подумав хорошенько, как делать, чтобы не мешать Марии, и будет помогать ей, если она попросит.

Тиша и правда лежал поперек толстой ветки, ниже середины развесистой сосны, которая росла у края поляны, не стесненная другими деревьями, и поэтому тянулась не только вверх, но раздавалась многими ветвями и вширь - к центру поляны и к сторонам опушки.

Под сосной, почти под Тишей, валялись его автомат с оборванным ремнем и смятым магазином, почти засыпанные снегом банки сгущенки, консервов, пачки патронов, ломти сухарей, мыльница, сделанная из снарядной латунной гильзы, и исковерканные детали передатчика. Все это высыпалось из разорванного об ветки вещмешка. Под головой Тиши чуть розовело небольшое пятно - нового снегу на него попало еще мало, но он все-таки почти скрыл кровь. Она была видна лишь на подбородке Тиши, застывшая бурая струйка, выбежавшая из угла его рта. Левую часть дерева, как громадный прилипший бинт, накрывал захлестнувшийся парашют.

Андрей, разглядев, что на боку у Тиши висит финка, быстро отдал Марии автомат, быстро же снял шинель, ткнул ее на куст и попытался залезть на сосну. До крепких веток руки его не доставали метра два, он попытался было обхватить сосну и ногами, чтобы пролезть эти метры, но намерзшие сапоги скользили, и он только исцарапал ладони и чуть ли не сорвал ногти, впиваясь ими в кору. Тогда, кинув шинель под ствол, на розовое пятно, он разулся и приказал Марии:

- Колено! Руку! Потом - плечо! - он показал ей, как надо стать, чтобы он мог упереться ей в колено, потом в прижатую к стволу руку, а с нее перебраться ей на плечо, чтобы уцепиться за ветки. Взглянув вверх, увидев прямо над собой лицо Тиши, Мария было сказала:

- Не могу, ой, не могу…

Но он прикрикнул на нее:

- Отставить! Надо мочь! - а когда она подставила ему руку, он пояснил: - Кто, кроме нас, ему поможет? Кто? - Через носок он ощутил, как дрогнуло под его тяжестью ее плечо, но он уже схватился за нижний сук, подтянулся, упираясь ступнями в бока сосны, перехватился за второй сук, поставил на первый ноги, схватился за третий и был на дереве, на человеческий рост от Тиши.

Сверху он скомандовал:

- Собирай все, что найдешь. Не стой без дела.

Всхлипывая, Мария начала собирать банки и остальное, а он полез к Тише. Он только раз еще глянул в белое, бескровное, припорошенное снежком лицо Тиши, блестящее под этим снежком, потому что, пока Тиша был еще теплым, тончайший слой снежка растаял и покрыл лицо еще более тонкой пленочкой льда. Он тронул его за плечо, пробормотав:

- И за тебя мы сочтемся…

Все стропы, кроме трех, он отрезал Тишиной финкой у самого чехла парашюта, а три, забравшись к куполу, коротко, у его края. Упершись ногами в хороший сук, прижавшись к стволу спиной, он потянул за эти стропы, вытянул Тишу из развилки и, послабляя стропы, спустил Тишу под дерево. Потом, карабкаясь по веткам, где распарывая парашют, где сдирая его с сучков, он сбросил стропы Марии и приказал ей тянуть. От лазанья по дереву он не просто согрелся, а даже вспотел, но он торопился и поэтому не давал себе ни секунды передышки. По пути сюда они оставили достаточно следов. Топчась у дерева, оставили еще больше, теперь же Мария, сдергивая парашют с веток, отходя то в одну, то в другую сторону, прибавила их столько, что любого попавшего к этому месту мало-мальски пытливого человека они не могли не заинтересовать. Вся надежда была на то, что снег до утра прикроет их. Следовало как можно скорей уходить, чтобы снег упал на следы пораньше.

Он спрыгнул на шинель, быстро обулся, не обращая внимания на разорванный носок и довольно сильно ободранную лодыжку, оделся, отхватил ножом полпарашюта, расстелил его, срезал с Тиши вещмешок и рацию, снял с него маскхалат, полушубок, сумку с гранатами, магазины к автомату, флягу, компас, часы, уложил Тишу на край парашютной ткани и, обернувшись, бросил Марии:

- Попрощайся.

Мария, пока он управлялся с делами, стояла, прижав под грудью руки, закрыв глаза и плача, всхлипывая, как будто у нее в горле что-то перехлестнулось, и воздух то попадал в легкие, то не попадал, и она от этого задыхалась.

- Попрощайся, - еще раз сказал он. - Надо торопиться.

Мария, все не открывая глаз, сделала несколько вялых, каких-то тяжелых шагов, упала рядом с Тишей, прижалась виском к его подбородку, а руку закинула через грудь, обнимая его.