На берегах - Меркулов Олег - На двух берегах

Конечно, при хорошо организованной облаве с собаками, с большим числом людей эту землянку немцы могли бы обнаружить, но, судя по тому, что Андрею рассказала Мария, расчет Тиши, вернее, командования, которое послало их на это задание, делался на то, что Тиша Луньков будет слать свои радиограммы далеко от землянки, километрах в десяти-пятнадцати-двадцати от нее, и каждый раз с нового места. Для этого-то ему и полагались лыжи и вообще вся остальная лыжная экипировка. Тиша считался отличным лыжником, для него пробежать двадцать пять-тридцать километров в день не составляло труда.

- Но только в метель. Или только когда пойдет снег. В общем, так, чтобы следы не оставлялись, чтобы по ним не пришли к землянке, - объяснила Мария, когда они пробыли в землянке дня три. - У нас частота передач не планировалась. Главное - чтобы не выдали себя. На Земле, - она сказала это слово так, как сказала бы его, если бы находилась на острове, - на Земле на нашу волну настроены. Ждут в любое время суток. Групп-то…

Она замолкла, как бы спохватившись, что дальше говорить не следует.

- Можешь не говорить, - помог ей Андрей.

Она безразлично махнула ладонью!

- Я же поверила тебе.

- И все-таки, что считаешь не нужным, не говори.

Но она досказала:

- Групп-то готовили не одну. Конечно, каждая не знала, к кому и как пойдут другие, но на занятиях… В общем, ловили друг друга… Да ведь и жили все вместе. Свои же все. И потом, когда на одной волне не один радист, а несколько, да с разных точек - это сбивает перехват. Ведь так?

- Так. Видимо, так.

Все, что он должен был сделать, он сделал на следующий же день, перетащил и перепрятал груз - запасное питание к рации, лыжи, мешок с едой, мешок со штатской одеждой для Марии и Тиши.

По этой штатской одежде он догадался, что при нужде или по команде с «Земли» они могли, переодевшись, через Николая Никифоровича или с помощью кого-то еще уйти из леса на какую-то явку и работать оттуда.

Так как в землянку все это не вошло бы - и так в ней было не повернуться - весь тюк, изрезав грузовой парашют, Андрей разделил на три части. Одну затащил в землянку, а две спрятал в разных местах. В каждой из частей были еда и боеприпасы, так что в землянке запаса еды хватило бы дней на десять, а две части составляли как бы тайный резерв. Оба эти резерва он увязал и разместил так, что заметить их было трудно, но он бы мог в критическую минуту, предположим, если бы ему пришлось отступать с боем, он бы мог в считанные секунды добраться до любого из них. Больше того, он боеприпасы увязал отдельно, в особом узле, прикрепив его стропой к основному, а узел затянул на бант, так что стоило дернуть за хвост банта, узел развязывался и патроны и гранаты оказывались под рукой.

Сбежав из плена, дойдя до этого леса, встретив Николая Никифоровича и Марию, оказавшись в этой земляночке, он не имел права по-глупому рисковать. Он понимал, что в подобной обстановке и мелочь может стоить жизни. И он старался продумать каждую мелочь, в том числе даже то, как увязать боеприпасы и где в тайнике их расположить.

Лыжи и все необходимое, чтобы ездить на них, он спрятал совсем неподалеку.

Да, лыжи и снаряжение хорошо вооруженного лыжника все меняли.

«Теперь я им… - подумал Андрей о фрицах в том блиндаже, где его били, хотя, конечно, именно этих фрицев ему было не достать.

Но все-таки он злорадно подумал: - Что, выкусили? Теперь посмотрим. Теперь, попадись вы мне на мушку, я вас разделаю… как того Гюнтера. И как второго Гюнтера»,

Да, лыжи меняли все! Даром, что ли, он перед войной входил в первую двадцатку биатлонистов республики? Даром, что ли, он был в рейде с РДГ?

- Посмотрим, посмотрим!.. - бормотал он себе. - Это, брат, как подарок, это, брат, как счастье, которого не ждешь. Ну, фрицы! Ну, вонючие фашисты! Маму родную вспомните!

Управившись с тюком, наевшись досыта колбасы, сухарей, сгущенки и предварительно хватанув спирта, от которого он чуть не задохнулся и который он судорожно заел двумя горстями снега, он залез на левые нары, поворочался, устраиваясь, в завалился спать.

Нары оказались ему коротки, ему приходилось лежать на них или на боку, согнув ноги, или же на спине, тоже согнув их. Но это его нисколько не беспокоило: в землянке было тепло, пахло горящими дровами, землей, корнями, было очень покойно, почти безопасно, и он проспал сутки.

Мария его не будила, он ей, уже засыпая, пробормотал:

- Посторожи меня, ладно? Знаешь, я - выдохся. Но я отойду. День - и отойду. А пока посторожи. Последний раз я спал по-человечески, - он прикинул, сколько же дней прошло после госпиталя, - месяца полтора назад. Или… или давай и ты спи. Нет? Ну хорошо, но, когда захочешь, разбуди…

Она его не будила, он проснулся сам, потому что хотелось пить.

В землянке горела плошка, тлели угли в печке, на которой стоял котелок. От котелка пахло гречневым супом с говядиной. Мария сидела, опустив ноги в проход, положив руки лодочкой между колен. На плечи у нее была наброшена телогрейка. Мария была без шали, без валенок, только в вязаных носках, валенки лежали у нее под ногами, служа вместо подстилки.

- Есть будешь? - спросила Мария, улыбнувшись, как другу или родственнику.

- Погоди, - сказал он, протирая глаза. - Сначала - здравствуй. - От долгого сна он весь затек. Он встал, развел руки, потоптался под люком, сгибая шею, чтобы не задевать головой за ручки. - Пахнет вкусно. - Но тут у него мозг заработал: - Но ведь пахнет и там, - он тихо постучал в люк. - На сколько метров пахнет? На полсотни? На десять? На сотню? Запах - это тоже следы. Да еще какие!

Мария помешала ложкой в котелке.

- Не бойся. На улице метель. Только поэтому я и сварила горячего. Здравствуй, - запоздало добавила она.

- Метель? — это слово как ударило его. - Метель, говоришь? А сколько времени? - Он повернул руку так, чтобы свет упал на часы. Ему пора было начинать свою пока одиночную войну. – Пять двадцать? Вечера? - По тому, сколько ему пришлось заводить пружину, он понял, что время «пять двадцать» утра! - Метель, значит!… - процедил он, соображая, что к чему. - «Для начала не очень далеко?.. Или подальше? Посмотрим.»- Он повернулся к Марии:- Ну, раз ты за хозяйку, накрывай на стол.

Мария сняла котелок, поставила его к нему на нары. Когда она сделала это, телогрейка соскользнула с ее плеч, и под еще нерастянувшимся свитером четко обозначилась сильная, высокая грудь. Мария, уловив, что он заметил это, стыдливо запахнулась в телогрейку, но он посмотрел ей в глаза, сказал без слов:

«Будь спокойна, милая. Не до этого. Жаль, что с тобой я, а не твой Тиша. И у меня есть Лена. И вообще я не сволочь».

Но Мария не поняла его взгляда, вернее, поняла по-иному.

Он сделал шаг к ней, сел рядом, обнял за плечи, она крикнув: «Не надо! Не надо! Прошу тебя! Прошу!» - сжалась под его рукой, но он сильнее прижал ее к себе, ее плечо и бок к своей груди, к своему боку.