Валентин Сорокин - Макаки

Лирика - в песне. Лирика - в дружбе. Лирика - в грядущем, в завтрашнем дне, а не склока и разбой, не грабеж и сиротство. Мы, русские, тысячу раз уважение к себе заслужили и покой к дому своему.

Совесть сибиряка

Отец мой, потомственный лесник, следопыт, иногда упрекал меня: -Ты, сынок, не агитируй меня за друзей. Я посмотрю в лицо человеку - всё тебе расскажу о нем. Друзья твои - люди хорошие!- И я умолкал, приводя по десять и по двадцать поэтов погостить за обедом в нашем дому...

А теперь я гляну в лицо Борису Бурмистрову - ясно: добрый, честный, сильный и верный поэт у России. А много ли мы о нем пишем?

Вот и роща поредела,

Просветлела даль и высь -

Время сжато до предела,

До предела сжата жизнь.

Ясно. Ничего не пропустит, горького и трагичного, из жизни родного края, родной страны этот поэт. Чтобы выплеснуть из сердца такие слова и такие строки - надо запастись пережитым, а пережитое не бывает только грустным или веселым, только разящим или покорным. Пережитое - космос, где загораются и потухают звезды, родятся и умирают светила: пережитое - твои отец и мать, ты сам, дети и внуки твои. Пережитое - русский дом твой, то поднимающий ликующие глаза над миром, то опускающий их долу…

Сказала, что вышла на миг,

Сто лет с той поры пролетело...

Исчез под водой Материк,

И память, как платье, истлела.

Сказала: вернусь, подожди,

Куплю только в булочной хлеба...

Давно испарились дожди,

От зноя потрескалось Небо.

Остался лишь в памяти лик,

Живу, новый день ожидая...

То солнце проглянет на миг,

То капля падет дождевая.

Я читал это стихотворение жене, зная, что у Бориса Бурмистрова дочь выкрали "мигранты востока", надругались над ее молодостью и зверски её убили, выбросив на сибирский мороз из автомобиля. Поэту, сибиряку, как вынести такое? Он ведь - сибиряк. У нее ведь - мать есть. Он ведь - поэт и воин. Он ведь - защитник семьи и России. У них ведь - Дом, русский дом, глазастый и приветливый!..

В дни гонений,

вражды

и мытарства

Чудный голос я слышал вдали,

Был вне времени я, вне пространства,

И летел, не касаясь земли.

Над тем стихотворением плакали мы с женою, а над этим - летели, хотя оно и с поволокой тоски. Но - утверждающее право на свободу и счастье!

Владимира Фомичева, мальчика, чуть не сожгли вместе с мамой, чуть не уничтожили фашисты, а кто доченьку-красавицу лишил жизни? Кто опустил в русскую ширь туман кровавый? Почему, скоро уже век, нам, русским, не дают варвары планеты обустроиться и перестать вслушиваться в непонятны призывы и стуки бесконечных палачей?

Тяжело, тяжело. Не поднять головы,

Чуть поднимешь, накинутся гады.

И живи так - не выше болотной травы,

Ниже можешь...

могильной ограды.

Мы с женою потеряли старшего сына. Погиб. Очень внезапна гибель. И, читая стихи из книги "Теплое дыхание зимы" Бориса Бурмистрова, изданной Леонидом Ханбековым, сибиряком московским, мы утирали слезы. Тяжело и одиноко... Но кто же, кто творит на Земле исчадие, кто?

Разрушение православных соборов золоченых - лицо Льва Бронштейна. А расстрел Дома Советов - лицо Ельцина. Окровавленный Ирак - физиономия Буша. Взорванные дома палестинцев, а сегодня - взорванные дома евреев - лицо Шарона. Лица - физиономии. Лица - бандитские. Заселяют. Выселяют. Переселяют. Ликвидируют. Вчера Шарон штыком закалывал грудных палестинских детишек. Сегодня Шарон вышвыривает еврейских детишек из люлек и квартир. Шароны - без виноватостей. Шароны - без покаяний. За партзадницей Ельцина Евтушенко ехал на танке в кровь... Кто он, поэт?

Но поэт - Христос, а не Иуда. Приникнем к стихам Бориса Бурмистрова. Как же не стыдно и как же не страшно посягать на святые волнения?

Послушай, как почки на веточках дышат...

Хочу тебя видеть, хочу тебя слышать!

Весеннего леса призывные трубы...

Хочу целовать земляничные губы!

Но Владимир Фомичев - не Иосиф Бродский. А Борис Бурмистров - не Евгений Рейн. У них есть, а у нас же нету опекающего нас Владимира Бондаренко. А тот, что есть, путает Рейна с Кузнецовым, а Есенина с Высоцким. Одумается - набрасывается на русского поэта Валерия Хатюшина, злится: мол, Хатюшин - русский поэт, а я кто? Потому, наверное, много печали в тихих стихах сибирского поэта Бориса Бурмистрова.

Кто-то бредет по ночным переулкам,

Видно, с бессонницей дружит давно...

В этом пространстве, морозном и гулком,

Слышно - снежинки стучатся в окно.

Валерий Ходулин, туляк, Владимир Фомичев, смоляк, Михаил Шаповалов, волгоградец, Иван Савельев, москвич, Борис Бурмистров, кемеровец, ну, и к каждому прислонить по Владимиру Бондаренко? Дудки им... И вообще - зачем русскому народу столько русских поэтов? Есть же гыгыкающий на сцене Петросян. Талантливейший комик перестроечной эпохи!.. А Борис Бурмистров унынием занят:

Спит спокойно гордый внук славян,

Родину отдав на поруганье.

Борис, друг мой, Петросян же есть, Петрося-я-ан-н! Ну, чиво ты? Вон сколько русских за пределами России мыкается?

Молчи, брат, молчи...

У Дома Советов

За день до расстрела Дома Советов Ельциным и его бандитами мы с поэтом Иваном Савельевым у порога Дома Советов, переживая трагедию России, тихо и нервно уточняли собственные разочарования и надежды:

-Нет, Иван, мы не победим. У нас мало ума. Вон, послушай, как Горячева зачитывает имена командиров дивизий и кораблей, приславших телеграммы поддержки? Она же подставляет их, Ваня!.. Через час их арестуют, вот!

- Валентин, победим! Ведь Ельцин - продолжение Горбачева. А в народах СССР и России к ним ненависть выше Гималаев. Победим, Валя, победим!

Позже я встретил Ивана Савельева, похудевшего, бледного, горького: - Эх, Валя, ты, оказалось, прав. Не хочу жить, Валя, какую Родину у нас отбирают мерзавцы?! - И он отвернул от моих глаз лицо. Да, правильно - в лице душа и смысл человеческой судьбы видны. Не иначе. Годы прогремели над нашей несчастной Россией, но русский поэт, прекрасный поэт Иван Савельев не поколебался в ненависти к предателям, а любовь и верность его к Родине - еще острее, еще неодолимее и еще победнее!

Не предвидится сна.

Коротаю все ночи без сна я:

Заболела душа -

и поэзия стала больная.

Ей микстуры не дашь,

не излечишь, молясь и стеная:

Заболела страна -

и поэзия стала больная.

Спасибо тебе, брат мой! Ты сказал то, что мучит меня - народ наш заболел, Родина наша, православная, краснофлаговая, обелисковая, горная, орлиная, черемуховая, соловьиная, заболела: от взорванных соборов и сбитых с куполов золотых крестов - тяжко ей дышать. От мародерства Льва Бронштейна и Яши Свердлова, от лагерей и пыточных камер Ягоды - нет сна у нее и покоя. От звериного визга и рыка Адольфа Гитлера, дотопавшего через братские могилы наших отцов и братьев до Сталинграда, - сердце до сих пор стонет у нее. И стон этот я в твоих стихах и поэмах слышу!..