Валентин Сорокин - Макаки

Наконец, нервы захватчиков не выдержали. В результате зверского избиения с переломами юрисконсульта Исполкома МСПС и издательства “Советский писатель” Брашниной Е. С. и шофера, ее сопровождавшего, пролилась кровь. Организовано ночное нападение на квартиру Брашниной Е. С. и изъяты документы МСПС и других общественных организаций.

Какова цена всех этих агрессивных действий? Разве о братстве литератур идет речь? Чего хотят эти душегубы?

Они давно уже забыли о сердечных чувствах, поэтому лгут, обманывают, клевещут — желая добиться, чтобы мы стали такими же, как они, мерзкими и отвратительными.

И все же — подлому подлое, а праведному — справедливолюбие.

Исполком МСПС, 29 августа 2005 года

Я внимательно прочитал этот документ.

От имени какого Исполкома идет сие сообщение? Мы не собирались ни на какие заседания уже более полгода. Кто избил Брашнину? Почему документы МСПС оказались в ее квартире? Мы же изгнали ее из штата МСПС, а? И почему “Московский литератор” подает фамилии членов Исполкома, потворствовавших, будто бы, распродаже недвижимости МОПС? Не было заседания.

Не надо торопиться разбазаривать честные имена писательские во мгле подозрительностей. Члены Исполкома МОПС, в большинстве своем, я абсолютно уверен, — не только не присутствовали, не голосовали, но и даже не слыхивали о заседаниях Исполкома, посвященных гнусной и воровской распродаже Дома Ростовых, исторического здания, принадлежащего Международному Сообществу Писательских Союзов. Где именной протокол?

Почему бы не опубликовать протокол незаконного заседания? Он же, протокол таковой, есть. Иначе — как продать и перепродать фирмам? А на документе купли-продажи чьи подписи? Почему не публикуют их, а? Почему Председатель МСПС Михалков лишь через два года докумекал, что Дом Его Конторы давно загнан за полцены аферистами? Он что — арендовал себе там кабинет? Что с Ларионовым стряслось? Что с Главбухом Раисой Захаровной случилось? Почему Ревизионную Комиссию не известили?

Мы старались, работали, а за спинами нашими вершилась подлость, и мы примиримся? Нет. Будем советоваться с писателями и разбираться в чудовищном преступлении. С виновных потребуем компенсации — за позор, за безработные месяцы, за клевету!.. Мы не разрешим помыкать нами.

Надо немедленно созвать “старые и новые” Исполкомы, надо немедленно созвать “старые и новые” Ревкомиссии. Надо перестать разевать рот на жульнические побасенки героев раздора. С 1991 года я выступаю за создание Авторитетной Писательской Комиссии, за контроль и за постоянное гласное извещение о расхищениях наших газет, журналов, домов творчества, издательств, больниц. А мы? Молчим. И как мы возвратим отобранное!

Я проработал в МСПС два с половиной года. Два — ушли на ликование девяностолетия Михалкова, а шесть месяцев — на склоки. С чем я вас, мои замечательные собратья, и поздравляю!.. Но почему виноват лишь один Ларионов? Почему Председатель дал Ларионову право торговать недвижимостью МСПС без него, без его контроля? Исполком такого права не давал самому Михалкову, а о Ларионове и речи быть не могло. Нарушил закон и совесть Михалков, пригласив нарушить и Ларионова.

Любовь к Сергею Владимировичу Михалкову была такой сосредоточенной в коллективе МСПС, что я, приступив к работе там в сентябре 2002 года, ежеминутно удивлялся холопству подчиненных Председателю, а себя ловил на ошибке: зачем, за каким лешим я согласился войти в его штаб?

К хозяйству и к финансам я никакого отношения, ни должностного, ни личного, не имел, а выслушивать их внутренние сплетни и слежки, неприязни и маниакальные подозрения мне осточертело.

Бабка Салтыкова, Салтычиха, именовали ее сослуживцы, жаловалась мне: — Меня на “жучок” ловит Женька Задорожный, хозяйственник наш! —... А Женька пытался припугнуть меня властью, данной ему от Михалкова, и порою его дружно поддерживали Ларионов и Орлов. Я, случалось, посылал их на три известные буквы, присовокупив к ним и Председателя. Несколько мгновений они каменели в шоке, а потом — опять наперебой лизали место около сломленной шейки бедра Михалкову. Первый тост Ларионов вздымал только за Классика! За Михалкова! Второй — за Классика! За Бондарева!

До Орлова, машиниста паровоза, собирал, мне рассказывали сотрудники, деньги с арендаторов Борис Шереметьев, пока его не уволили Ларионов и Михалков. Борис — морской офицер. Собирал деньги — в бескозырку... А Вячеслав Орлов, после Шереметьева, собирал деньги с арендаторов уже в зев бачка, но я сам их за подобным занятием не видел, может — стыдились?

Разве настоящий поэт или прозаик падет до сей низости и хамства? Но смешные истории и на глазах у меня происходили. Завезли картину какого-то художника, где на полотне — Михалков с Никитой и Андроном сидят, ну, картины завозили семейные часто, накапливались. И “Трех богатырей” на пол опустили у стены. Тут же на задние и передние лапы прилегли бабушка Салтычиха и ее падчерица Марина Преплясова. Принялись облизывать лики.

У Салтычихи язык был шершавый и прочный, идейный еще из ЦК ВЛКОМ, а у Марины — узкий и длинный. Мокрые и грубые пятна от поршневого языка на картине, языка Салтычихи, Маринка Преплясова виртуозно, по-детски мило, сглатывала и увлекала старуху слюнявить далее. Покачиваясь на передних и задних лапах, консультантки терлись, выпятив к дверям попы.

И вдруг — на пороге в доску пьяный лирик Андрей Облог. Отмахнув обе двери, до ушей задрав правый ботинок, жутко качнувшись, он так, нечаянно саданул под басаевские штаны Салтычиху, что, вскрикнув, как расстреливаемая, бабка перевернулась через самое себя, и вытаращив зенки, умерла на несколько внезапных мгновений. Но заваливающийся направо поэт, крупный лирик, Андрей Облог, попытался лихо выровнить себя на пороге, с остервенением, гораздо неожиданнее, левым ботинком, остроносым, из поросячьей кожи, зацепил за интимную часть тела Маринку, зацепил, налился багряным негодованием и швырнул падчерицу на грудь басаихи.

С первого, второго и третьего этажей спешили на помощь потерпевшим коллеги. А потерпевшие елозили на полу возле картины “Три богатыря” и задевали больно титьками за титьки. Толпа нарастала. Вячеслав Орлов с бочонком заперся в своей комнате. Женя Задорожный размыкал, кряхтя и шепча матюги, осклизлых баб на грязных половицах. Те упирались, опамятовшись, и дико клялись: “Мы умрем вместе!” Мы умрем вместе!”..

Красный, как на трибуне Мавзолея Брежнев, красный от бесконечных и невероятно искренних тостов Арсений Васильевич Ларионов командирил:

— Женя, подымай ба-аб! Подымай ба-аб!..

— А картину куды?

— А в общий туалет! В общий туалет! Куды, куды? В туды-ы-ы!