Георгий Катков - Февральская революция

Было решено также обратиться к населению с призывом о необходимости спокойствия и солидарности с героической армией, и — обратиться непосредственно к монарху, чтобы "открыть ему глаза" и поставить некоторые условия. Если царь не исполнит этих условий народа, то это "развяжет руки обеим сторонам и навсегда обособит царя и его народ". В заключение в полицейском докладе говорится:

С утра 7 сентября и в течение следующих суток происходило ознакомление членов съезда, действительно представляющих земские и городские самоуправления империи, с результатами, к которым пришло подготовительное совещание на квартире у Челнокова. Разоблачения эти производят на членов съезда ошеломляющее впечатление. Общее возмущение непрерывно растет.

Очевидно, чиновники министерства внутренних дел, которым был адресован доклад, сочли его выдумкой. И в самом деле, идея "черного блока" была плодом воспаленного воображения. Тем не менее, именно она стала лейтмотивом пропагандистской кампании, которую либералы начали на сентябрьских съездах 1915 года и вели вплоть до Февральской революции. Трудно себе представить, что собравшиеся в доме Челнокова ответственные политические деятели действительно верили в существование "черного блока". О том, откуда пошла эта легенда, не упоминает ни полицейский доклад, ни те, кто на ней настаивал. И все же возникает иногда впечатление, что кое-кто из крупных политиков был искренне уверен в том, что некие близко стоящие к трону силы рвутся немедленно заключить сепаратный мир. Родзянко был убежден в этом до смертного своего часа, хотя обосновать свою убежденность не мог никогда. Легенда о "черном блоке" распространилась в левых кругах и стала символом веры советской историографии. В двадцатые годы историк Семенников проявил немало изобретательности, чтобы придать ей черты правдоподобной исторической гипотезы. На московском Государственном Совещании в августе 1917 года лидер правых социал-демократов Церетели утверждал, что если бы не Февральская революция, то Россия к этому времени уже заключила бы позорный сепаратный мир с Германией.

Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства тща­тельно изучила дела государственных чиновников, подозревавшихся в принадлежности к "черному блоку" и прогерманской партии. Из семи томов, содержащих материалы следствия, а также из блестящих воспомина­ний А. Блока ("Последние дни старого режима"), который был секретарем этой комиссии, явствует, что как бы ни были велики просчеты, коррупция и гнилость режима, никакой прогерманской партии, ни даже просто пораженческих настроений в среде царской бюрократии не было, это относится и к тем темным личностям, которые пытались протиснуться на привилегированные и влиятельные должности при дворе.

Равным образом в документах германского министерства иностранных дел, опубликованных после Второй мировой войны, ничто не указывает на контакты между германским правительством и предполагаемой прогер­манской партией при дворе или в правительстве.9

Если верить полицейскому докладу, то на заседании в доме Челнокова не упоминалось о роли, которую играла в прогерманской партии царица. Однако, именно эта роль скоро стала ядром легенды о сепаратном мире, распространившейся в стране задолго до того, как П.Н.Милюков в знаменитой речи 1 ноября 1916 года подхватил ее. Предполагаемая связь "немки" с усилиями, направленными на то, чтобы заставить государя заключить сепаратный мир, была, очевидно, наиболее рискованным обви­нением, выдвинутым оппозицией в 1916 году. Теперь, после опубликования писем императрицы, совершенно ясно, что в этих утверждениях не было ни капли правды.

В одном из лучших исследований предреволюционного периода эмигрантский историк Мельгунов (народный социалист) тщательно обследовал все источники этой легенды.10 Его заключения были более отчетливы, но не менее негативны, чем заключения Муравьевской комиссии. Теперь для историков вопрос заключается не в том, правдива эта легенда или нет, а скорее в том, почему общество с такой готовностью ее подхва­тило, хотя реальная база для обвинений была совершенно ничтожна, почему с ней так носились люди, имевшие полную возможность проверить ее достоверность. Ответ прост, хотя и не делает чести тем, кто эксплуатировал этот слух, чтобы заручиться поддержкой народа.

Как мы знаем, слухи об измене настойчиво поползли после поражений 1914-1915 годов. Они усилились, когда общественность узнала о нехватке оружия и боеприпасов. Казнь Мясоедова и отставка Сухомлинова были восприняты как несомненное доказательство свершившейся в высших сферах измены. Вероятно, лидеров либеральной оппозиции сильно впечат­лило то, как слухи эти влияют на общественное мнение, они поняли, что их можно эффективно использовать в борьбе за политические реформы. Поэтому очевидная выгода была в том, чтобы в сентябре 1915 года, после того как рассыпались надежды на полюбовную сделку с правительством, пустить новый намек об измене и о существовании "черного блока".

Клевету в адрес Горемыкина, будто он ратовал за заключение сепаратно­го мира, больше не выдвигали на официальных заседаниях съездов, которые принимали резолюции, требующие создания "правительства доверия", и выбирали депутации для вручения резолюций государю.11

Посылка депутаций не состоялась. Николай II отказался принять депутатов, которые вместо этого были вызваны к министру внутренних дел, где им было сказано, что хотя работа общественных организаций высоко ценится, их вмешательство в общегосударственные дела не может быть и не будет допущена. Князь Львов спорил с министром внутренних дел Щербатовым, настаивая на аудиенции у государя, но до получения Щербатовым ответа он был заменен А.Н.Хвостовым ("племянником"), с которым князь Львов дела уже не имел. Вместо этого Львов написал царю витиеватое и лицемерное письмо, бесконечно трактующее на тему "правительства доверия". На письмо, поскольку нам известно, ответа не было.

Тон и содержание письма князя Львова объясняет, почему его обраще­ние к царю имело так мало успеха. Написанное напыщенным, архаическим языком, оно расплывчато и неискренне в огульных обвинениях "прави­тельства". В этом обращении автор делает вид, что верит, будто министры, противясь требованиям либералов, поступают вопреки воле царя, хотя Львов прекрасно знал, что это абсурд. Ниже приводится сокращенный вариант этого образца византийской риторики:

Ваше императорское величество. Мы, избранные от земств и городов русских, посланы сказать вам живую правду. Когда над Россией разразилась военная гроза, и с высоты пре­стола раздался призыв к объединению всех сил на отражение врага, народ русский, как один человек, встал на защиту целости и независимости своей родины, отложив все внутренние разногласия и распри. Порыв, охвативший тогда всю Россию, соответствовал истинной мощи русского народа. В глубинах народных, государь, происходят постоянные накопления сил, и дух освобождения летает над нами. Великие реформы вашего деда, незабвенного царя-освободителя, заложи­ли в обществе плодотворные начала самодеятельности, и вы, государь, внук царя-освободителя, привлекли представительство народное к "преобразованию государственному". Война развер­нула государственную мощь русского народа, и под тяжкими ударами государственная сила его только крепнет. Могущест­венный и внушительный образ единения сил встал во весь рост перед всем миром. Его увидали наши союзники и наши враги, но к великому несчастию отечества нашего его не хотело увидать наше правительство. Оно одно не пошло по пути, указанному с высоты престола. В то время, когда армия наша без снарядов вынуждена была отступать перед врагом, отдавая ему политые своей драгоценной кровью земли, правительство с ревнивой подозрительностью усмотрело в высоко-патриотическом дви­жении народном опасность для власти, как будто дело шло о власти, а не о целости, величии и чести России. Внутреннее хозяйство государственное приведено в полное расстройство, хаотическое состояние его грозит делу победы, а для прави­тельства как будто нет войны. Мощь государства должна в такое время соответствовать духу народному, должна вырасти из него, как живое растение из земли.