Александр Архиповец - Танцующая в пламени.

Пульсируя, переливались всевозможными оттенками пламени, зачаровали, заставили напрочь позабыть обо всем остальном.

Лишь губы невольно шептали бессмертные строки великого эльфийского поэта:

- Леон, миленький! Не умирай! Ты же обещал,.. обещал, что меня не оставишь! - рыдала Оливия, обхватив руками и прижавшись к колючей щеке, лежавшего на каменном полу, Странника.

Больше никто не посмел приблизиться к его мерцающему телу.

Солдаты молча стояли плотным кольцом шагах в десяти. Лишь шум стихающего ливня да тонкий детский голосок нарушали тишину. По телу

Леона пробежала судорога, оно перестало светиться. Раздался первый, похожий на протяжный стон, вздох. На левом запястье, в такт ударам сердца, вновь запульсировал ziriz.

Барель открыл глаза. Прижал к себе то плачущую, то смеющуюся

Оливию. Сел. Посмотрел вокруг недоумевающим взглядом. И, наконец, подхватив на руки девочку, пошатываясь, поднялся на ноги.

Присутствующие благоговейно опустились на колени. Память вернулась.

Теперь Леон помнил все, даже то, что желал бы забыть - приоткрытую

Книгу Судеб.

Лошади шли тяжело. Копыта проваливались в намокшую листву, вязли в грунте. Обратно до тракта ехали вдвое дольше.

Буря прошла. Во Фракию вернулось ласковое арвудское лето. Умытый

Оризис весело сверкал с небес. Влажный воздух пропитали ароматы трав и цветов. Вновь загудели бесчисленные крылышки, подали голоса небесные певуньи. Подобрели и лица людей. Но не на долго.

Над Драконьим ущельем кружила черная туча воронья. Гнусное хриплое карканье, слышное на многие литы, предупреждало дактонцев, что их ждет впереди. Но действительность оказалась еще страшнее.

Ущелье встретило сладковато-приторным смрадом мертвечины. На разрытом зверьем и размытом дождем могильнике собрались на страшный пир серо-красные падальщики грифоны. Они, в отличие от ворон, людей не боялись, открывая зловонные, загнутые клювы, показывали синие языки, злобно шипели. Остатки гниющей плоти, кости разгребали когтями, растущими на сильных, мускулистых пальцах ног. Выбрав лакомый кусок, мгновенно разрывали острым клювом, чуть подбросив, ловили, на удивление, широко раскрывая пасти, заглатывали, взъерошив перья. Кто-то из солдат, не выдержав, стал блевать. Другой, не в силах стерпеть, выстрелил из арбалета. И вот, град болтов обрушился на стервятников. Несколько раненных птиц осталось биться на земле.

Остальные, гневно клекоча, отлетели на безопасное расстояние, ожидая, когда непрошенные гости удалятся восвояси. Некоторые на лету доедали унесенную с собой человечину.

На выходе из ущелья увидели еще одну стаю грифонов. Теперь уже не сдержался Люсьен. Швырнул один из последних, оставленных про запас, горшков Корнелиуса. Взрыв оглушил, разметал падальщиков. Но еще больше оголил могилу. Разбросал остатки человеческих тел, усилил смрад.

Лишь к вечеру страшные картины "Перевала смерти" немного стерлись в памяти. Потускнели, но до конца так и не ушли. Навсегда остались с каждым его прошедшим.

Стражник, опершись спиной на стену, мирно спал. Видавший и лучшие времена шлем съехал на глаза, под далеко не новой кольчугой мерно вздымалась украшенная многими шрамами грудь. Прикрытая длинными рыжими усами верхняя губа то и дело подергивалась, издавая булькающие звуки.

Барель тихонько проскользнул через приоткрытую дверь в прихожую.

Здесь, в кресле, уронив под ноги вышивание, дремала необъятных размеров служанка. Распущенный корсет жалобно поскрипывал, угрожая вот-вот лопнуть. Не первой свежести чепец, съехав на бок, приоткрыл лоснящийся прыщавый лоб и паклю бесцветных волос. Из приоткрытого рта капала слюна.

В господской комнате горел лишь один светильник. Но он был Леону ни к чему. Странник прекрасно видел ночным зрением. Первой в глаза бросалась огромная кровать с балдахином и столик из красного дерева.

На нем в высокой хрустальной вазе стояли три бархатистые черные розы, почему-то напоминавшие головы Трехглавого. Воздух пропитал их сладостно-дурманящий аромат. В Торинии такие дарили усопшим. Но эти, в ночной тиши, пели беззвучную колыбельную своей госпоже, мирно дремавшей на мягкой перине.

Леон бережно отодвинул вуаль. Сердце сладостно заныло: "Вот она - его мечта. Юная, свежая роза… Нет! Начинающий распускаться бутон.

Небрежно рассыпанные золотистые кудри, тонкие черные брови. Длинные, едва заметно подрагивающие в такт дыханию ресницы. Алые губы, и еще совсем по-детски тонкий носик. Белая, до голубизны, шея с пульсирующей на ней маленькой жилкой. Как он мог? Как посмел оттолкнуть при первой встрече?"

- Я знала, Леон, что ты придешь!

На ее губах расцвела улыбка. Глаза, широко распахнувшись, поразили невыносимо глубокой голубизной совершенно без признаков сна. Зовущие руки тянутся навстречу. Барель, безвольно рухнув на колени, склоняется к Салме.

- От кого ты бежишь, Странник? - сквозь томно приоткрывшиеся губы видны стройный ряд жемчужных зубов.

- От себя, Салма, от себя!

- Но ты же видел Книгу Судеб… Ты знаешь,.. так скажи мене!

Скажи! Ну же!

- Я не могу…

- Нет! Ты можешь все! Тебе служат великие Ziriz и Ratriz.

Ее нежные пальцы касаются заросшей многодневной щетиной щеки.

Через глубокий вырез ночной рубахи Леон видит уже совсем не детскую грудь. По-женски манящую, обещающую сказочное блаженство.

Поймав страстный взгляд, Салма, обхватив одной рукой Леона за шею, другой разрывает рубаху, прижимает его губы к упругому, горячему соску.

- Ты можешь все! Люби меня, и мы перепишем судьбы. Трехглавый поможет!

- Не…е…т! - пытается вырваться Барель. - Не…ет!

Перед взором проносятся пылающие города и реки крови, полуразложившиеся детские трупы, обезумившие матери, мчащийся над миром в огненной колеснице Трехглавый. Рядом с ним - смеющаяся