Владислав Третьяк - Когда льду жарко…

Вот об одной из таких встреч, состоявшейся в феврале 1978 года, я и хочу рассказать.

…Гигантский актовый зал полон. Украдкой из боковой двери я всматриваюсь в лица людей. Большинство из них молоды, и это понятно: актовый зал принадлежит крупному столичному институту. Меня охватывает волнение. Это мало похоже на те ощущения, что бывают во время матча. Там стараешься максимально сосредоточиться на игре, не видишь никого и ничего, кроме хоккеистов и шайбы, и стоит только начаться матчу, как от волнения не остается и следа, а здесь другое: полторы тысячи человек пришли будто для того, чтобы принять у тебя строгий экзамен, и ты знаешь, что подсказок не жди. Весь вечер тебе предстоит «играть» без маски…

Приятный сюрприз: перед встречей организаторы показывают фильм «Владислав Третьяк против Бобби Халла», снятый в 1974 году в ходе матчей сборной СССР со сборной ВХА.

Я уже видел этот фильм раньше, но все равно, как только гаснет свет, испытываю внутренний трепет, тот особый эмоциональный подъем, который всегда вызывают у меня воспоминания о встречах с канадскими профессионалами. Наверное, я самый внимательный зритель в зале и уж наверняка самый отзывчивый. На широком экране Бобби Халл снова и снова атакует мои ворота- воют сирены, ревут трибуны, со свистом летят шайбы - держись, вратарь! Так и было в 74-м. Незабываемые мгновения.

Фильм, кажется, задел за живое не только меня. Поднимаясь на сцену, вижу, как взволнованы люди, как искренни их аплодисменты. Успеваю подумать о том, что контакт с аудиторией вроде бы уже налажен, теперь важно его не потерять. И сразу же на меня обрушивается шквал вопросов. На столе вырастает целая гора записок. «Пожалуйста, Владислав»,- с улыбкой протягивает мне микрофон ведущий.

Беру наугад первую попавшуюся записку: «Какую черту в характере человека вы считаете самой главной?»

- Трудолюбие,- отвечаю я.

«Как вы относитесь к подобным встречам с болельщиками?»

- Очень хорошо отношусь. Такие встречи повышают нашу ответственность перед вами, любителями спорта. К тому же мой долг члена ЦК ВЛКСМ - всячески пропагандировать физическую культуру и спорт среди молодежи. «Кто, по вашему мнению, лучший из зарубежных вратарей?»

- Джерри Чиверс из ВХА.

«Бывают ли у вас минуты страха в ходе матча?»

- Раньше, когда только-только надел форму голкипера, случалось, боялся шайбы. Теперь же на льду я настолько погружен в свое дело, что все постороннее перестает существовать. Хотя, конечно, вратарей не нужно считать абсолютно бесстрашными людьми. Ничего не боятся только безголовые дураки. Скажем, во время тренировок я всегда помню об опасности-ведь в створ ворот летят одновременно по пять-шесть шайб, на каждую не среагируешь. От прямого же попадания не спасают никакие щитки-боль адская.

Или вот, к примеру, канадцы имеют обыкновение бросать по воротам с острого угла, нет, даже не с острого-вообще с линии ворот. Шансов забить гол при этом почти никаких, зато вратаря искалечить легче легкого, стоит только шайбе в горло ударить. Горло - это самое незащищенное место у любого вратаря.

Раньше считали, будто хоккейный вратарь - едва ли не самоубийца какой-то, что весь он в шрамах и синяках и что зубы у него выбиты. Это выдумки. У меня, к примеру, за девять лет игры в ЦСКА и сборной не было ни одной серьезной травмы, так что шрамами пока похвастаться не могу. Но что шайба бьет больно, подтверждаю.

«Хотите ли вы, чтобы ваш сын тоже стал вратарем?»

- Димке сейчас 5 лет, и он еще не думает о том, кем станет. Вырастет - решит сам. Мне, откровенно говоря, не хотелось бы, чтобы мой сын стал в хоккейные ворота. Может быть, он выберет занятие менее тяжелое…

«Снятся ли вам хоккейные сны?»

- Никогда.

«Как вы относитесь к судьям?»

- Я понимаю, что им нелегко, что они обыкновенные люди, которые не застрахованы от ошибок… И тем не менее хоккейная борьба столь азартна, что в пылу схватки простить судейскую оплошность я не могу. Убейте меня-не могу.

«Как вы воспринимаете собственную славу?»

- Спокойно. Наверное, я уже вышел из того возраста, когда письма болельщиков, известность и внимание приятно кружат голову.

«Правда ли, что самый веселый хоккеист сборной- это Валерий Харламов?»

- Правильно, Валерий. Только не Харламов, а Васильев. Со стороны вы никогда не подумаете, что он весельчак - ходит всегда озабоченный, серьезный, но вдруг выдаст какую-нибудь шутку - у всех животы от смеха болят.

«Употребляете ли вы спиртные напитки?»

- Бокал шампанского по большим праздникам выпиваю. А вообще не нахожу в этом ничего заманчивого.

«Помогала ли вам ваша феноменальная реакция за пределами хоккейной площадки?»

- Пару раз она выручала меня во время езды на автомашине по скользкой дороге.

«Любите ли вы баню?»

- Откровенно говоря, не очень. «Чем объяснить спад в вашей игре?»

Вопрос серьезный, тут двумя словами не отделаешься. Спад в моей игре… Об этом в те дни много писали газеты, призывая тренеров дать мне отдых, об этом много говорили болельщики. Такое впечатление, будто впервые в игре хоккеиста все заметили спад и он - прямо-таки противоестественное, необъяснимое явление.

А ведь ни один спортсмен не может сохранять высокую форму в течение всего года-это-то как раз и будет противоестественным. Да разве только спортсмен? Возьмите любого человека- периоды творческой активности неизбежно чередуются с какими-то остановками, отступлениями… В большом же спорте, когда речь идет о работе, о творчестве на грани человеческих возможностей, пик формы - дело чрезвычайно тонкое. Хочу подчеркнуть, это именно пик, побалансировав на котором спортсмен неизбежно скатывается вниз,и нужно начинать новое восхождение.

Ошибаются те, кто думает, будто раньше я защищал ворота всегда одинаково- что осенью, что зимой, что летом… В середине всех прошлых сезонов меня неминуемо ожидал некий кризис. Так было каждый год, за исключением, пожалуй, 76-го, когда я вполне удачно сыграл в суперсерии (но, впрочем, не совсем хорошо двумя неделями раньше на приз «Известий»). Так получилось и теперь.

Почему же нынешний спад в моей игре вызвал так много пересудов?

Размышляя об этом, я решил, что виной тому крупная неудача нашей сборной в матче с чехословацкими хоккеистами на декабрьском турнире «Известий», неудача, в которой не последнюю роль сыграл и я. Счет 3:8 говорит сам за себя. Как же нелепо сложился для нас тот матч! Это была какая-то «трагедия ошибок», причем ошибались все без исключения. Будто на трибуне сидел некий, подобный старику Хоттабычу, джинн и завораживал нас.

Для меня из всех пропущенных шайб особенно досадными были первая и седьмая. И я сам, и болельщики, конечно, к такому не привыкли. Теперь любой мой промах все подсознательно стали рассматривать сквозь призму того принципиального матча с чемпионами мира. Так обычный посленовогодний спад в моей игре приобрел столь широкий резонанс.