Дава Собел - ДОЧЬ ГАЛИЛЕЯ

«Сочинение сие все еще рядом со мной, - писал Гастелли Галилею 29 мая 1632 г., - я прочитал его от корки до корки в совершенном изумлении и восхищении и я читал части книги друзьям, отличающимся хорошим вкусом к чудесам, и это вызвало еще больший восторг, еще большее изумление и принесло мне самому немалую выгоду».

Молодой и еще никому не известный студент Кастелли, по имени Эванджелиста Торричелли, впоследствии прославившийся как изобретатель барометра, написал Галилею летом 1632 г., что «Диалоги» сделали его совершенным коперникианцем. Отцы-иезуиты, у которых он прежде учился, рассказывал Торричелли своему новому идолу, тоже получают немалое удовольствие от этой книги, хотя, разумеется, и не разделяют мнение Коперника.

Однако некоторые астрономы-иезуиты, в особенности отец Кристофер Шайнер, называвший себя когда-то «Апеллесом» и открывший пятна на Солнце раньше Галилея, яростно отреагировали на «Диалоги». Последняя книга самого Шайнера, долго откладывавшаяся «Rosa Ursina», наконец появившаяся в апреле 1631 г., в самой оскорбительной форме говорила о Галилее. Теперь Шайнер жил в Риме, он выучил итальянский язык и активно порицал отца Риккарди за разрешение на публикацию «Диалогов». Вероятно, его гнев достигал наибольших вершин потому, что он воспринимал повторное обращение Галилея к теме солнечных пятен, обсуждавшейся двумя десятилетиями ранее, как личный выпад против него, Шайнера.

Вскоре «Диалоги» вызвали и раздражение папы Урбана. Его внимание было привлечено к этой книге в самый неподходящий момент, когда выяснилось, что расточительные войны удвоили долг папской курии, а страх перед испанскими интригами против него лично превратился в настоящую паранойю. 8 марта 1632 г., во время частной консистории с кардиналами, ватиканский посол в Испании кардинал Гаспар Борджиа в открытую высказался о провале попыток понтифика снова втянуть короля Филиппа IV в Тридцатилетнюю войну против немецких протестантов. Поведение папы кардинал Борджиа оценил как полную неспособность защитить интересы Церкви - и даже как нежелание сделать это. Поспешные усилия кардиналов из семьи Урбана заставить испанца замолчать привели к потасовке, так что пришлось вмешаться швейцарским гвардейцам, и только после этого порядок удалось восстановить.

Опасаясь попытки отравления, Урбан заперся в Кастель-Гандольфо, папской резиденции на берегу озера, в тринадцати милях от Рима. Он подозревал, что контролируемые испанцами военные осуществляют маневры в районе Неаполя с целью напасть на него, он воображал, что со дня на день великий герцог Тосканский направит свой флот в подчиненные папе порты Остия и Чевитавеккиа в отместку за то, что Урбан захватил собственность клана Медичи в Урбино.

И хотя он сам был флорентийцем, Урбан посягнул на владения Медичи уже в самом начале своего понтификата, в 1624 г., предъявив необоснованные претензии на земли, которые Фердинандо должен был унаследовать от престарелого Франческо делла Ровере, герцога Урбино. Папа Урбан решил, что после смерти старого герцога и его земли можно будет аннексировать в пользу папского государства. Но тетка Фердинандо, Катерина де Медичи, бывшая герцогиня Урбинская, давным-давно завещала свои земли семье Фердинандо. А нареченной невестой Фердинандо, с которой его обручили еще в двенадцатилетнем возрасте, когда она сама была младенцем, являлась Виттория делла Ровере, внучка и единственная наследница престарелого герцога. Первоначальной целью этого долгосрочного обручения было именно присоединение герцогства Урбинского к владениям Дома Медичи. Однако это не остановило Урбана, и он выслал в Урбино папские войска, захватив чужую собственность. После смерти Франческо делла Ровере, последовавшей в 1631 г., Фердинандо и Виттория (по-прежнему будучи еще ребенком, она жила во флорентийском монастыре Крочетга) потеряли земли, занятые папой Урбаном.

Когда летом 1632 г. книга Галилея прибыла в Рим, у Урбана не нашлось времени прочесть ее. Однако злые языки упорно внушали ему, что это невероятное оскорбление и вызов лично ему. Враги Галилея в Риме, имя которым было легион, увидели в «Диалогах» скандальное прославление Коперника. И папа, которого к тому времени уже громогласно обвиняли в потере католического рвения на полях сражений Европы, не мог допустить, чтобы новый афронт остался безнаказанным.

В августе Его Святейшество, раззадоренный язвительными замечаниями, заявил, что Галилей выставил его дураком, позволив Симплицио отстаивать положения философии Урбана, и назначил комиссию из трех человек для рассмотрения «Диалогов». «Мы думаем, что Галилей мог нарушить данные ему рекомендации, однозначно утверждая, что Земля движется, а Солнце неподвижно, тем самым отклонившись от гипотетического предположения, - докладывали члены этой комиссии в сентябре в отчете, представленном папе. - Теперь должно принять решение, как поступать и против человека, и против напечатанной книги».

Посол Никколини и секретарь великого герцога, поддерживавшие секретную дипломатическую переписку, мрачно согласились с тем, что «небеса, похоже, вот-вот обрушатся». «Я чувствую, что папа не мог быть настроен хуже в отношении бедного синьора Галилея, - писал посол 5 сентября, сообщая об итогах аудиенции у папы, которая прошла «очень напряженно» и в ходе которой Урбан «взорвался великим гневом», а затем несколько раз разражался «подобными вспышками ярости».

«Когда Его Святейшество заберет что-нибудь себе в голову, это конец, - писал Никколини, основываясь на весьма неприятном опыте, - в особенности если ему возражают, угрожают или бросают вызов, с этого момента он ожесточается и не проявляет уважения ни к кому... Так что сие дело становится по-настоящему опасным».

Еще на исходе сентября инквизитору Флоренции поступил официальный приказ, объявляющий, что «Диалоги» больше нельзя продавать (хотя весь тираж уже был распродан), и требовавший, чтобы автор предстал перед Святой Инквизицией в октябре.

Галилео воззвал к снисхождению кардинала Франческо Барберини, своего весьма влиятельного друга, хотя на самом деле эти жесткие распоряжения исходили от другого брата папы, Антонио, которого называли кардиналом Сант-Онофрио. Не примет ли Урбан во внимание возраст Галилея, не способного в данный момент отправиться в Рим, тем более что во Флоренции вновь вспыхнула чума? А поскольку «Диалоги» прошли все официальные каналы согласования и получили одобрение от всех властей, ответственных за цензурирование книг, не мог бы Галилей ответить на все возражения письменно?

Нет, нет и нет! Разгневанный понтифик согласился лишь на то, чтобы Галилей добирался до Рима с возможным комфортом и прибыл в доступный ему срок, но он обязан явиться. И как можно скорее. Переписка о позволении предоставить ему отсрочку и так уже заняла почти весь октябрь, и Галилей неизбежно должен был потерять еще от 20 до 40 дней в карантине на промежуточном пункте - вероятнее всего, в Сиене, - прежде чем доберется до Рима.