Фрэнсис Йейтс - Джордано Бруно и герметическая традиция

стремились обосновать христианские истины при помощи мистификаций и подлогов собственного производства. Такие попытки, сами по себе недостойные и презренные, лишь доказывали, что эти защитники христианства сами не верили в собственные положения. И можно подумать, что здесь не обошлось без дьявола, ибо трудно придумать более действенный способ дискредитации всего христианства (по крайней мере, в глазах позднейших поколений). Учитывая все это, можно лишь вопросить, где более проявилась истинность и божественная природа христианства: в его победах над открытым сопротивлением убежденных врагов или в том, что его мнимым друзьям и апологетам не удалось задушить его подлогами и мистификациями [113].

Как далеко мы ушли с новым критицизмом от фичиновских комментариев к "Поймандру", от Гермеса Трисмегиста, окруженного сивиллами, в Сиенском кафедральном соборе, от религиозного герметизма XVI века, а также от реакционных герметиков XVII века – таких, как Фладд и Кирхер, последний из которых был еще жив, когда вышла в свет книга Кадворта!

На заключительных страницах своей книги Кадворт подробно анализирует казобонову критику герметических трактатов. Исаак Казобон, говорит он, был первооткрывателем христианских подлогов в оракулах сивилл и трудах "Трисмегиста" и указал на множество христианских, а стало быть, подложных, пассажей

в этой первой герметической книге, носящей название "Поймандр". Есть таковые и в четвертой книге, называемой "Чаша" ("Crater"), а также в тринадцатой, которая называется "Нагорная проповедь о возрождении". Это заставляет усомниться в подлинности этих трех книг или, по крайней мере, первой и последней из них. Мы не станем повторять здесь уличающие доводы Казобона, но добавим к ним один свой – касательно тринадцатой книги, или "Нагорной проповеди". Хотя Казобон и не уделил ей внимания, она представляется еще более грубо христианской, чем остальные… "Скажи мне также, кто причина и творец возрождения? Сын Божий, ставший человеком по воле Божией". И хотя Аф. Кирхер столь страстно отстаивает подлинность всех книг этого Трисмегиста, мы все же должны во всеуслышание заявить, что три вышеупомянутые книги, или, по крайней мере, первая – собственно "Поймандр" – и "Нагорная проповедь", были либо полностью написаны авторами, считавшими себя христианами, либо содержат множество подложных пассажей. Следовательно, утверждение о том, что египетские язычники признавали одно всемирное Божество, не может найти достоверного подтверждения в такого рода книгах Трисмегиста, ибо нельзя исходить из предположения, что все они в равной степени подлинны и неподдельны [114].

Любопытно, сколь глубоко было влияние христианской герметической традиции на Казобона и Кадворта. Нынешние ученые, не воспитанные, естественно, в этой традиции и от нее не отталкивающиеся, хотя и убеждены в том, что герметические трактаты – продукт христианской эпохи, не считают их христианской фальсификацией – в отличие от некоторых оракулов сивилл [115]. Они усматривают в них лишь незначительное христианское влияние или вообще никакого [116]. Но за спиной Кадворта – несколько веков настойчивой христианской интерпретации сочинений Трисмегиста, древнеегипетского "древнего богослова" и провозвестника христианства. Кадворт знал, как показывают его ссылки на Кирхера [117], что такое восприятие герметики еще живо в современном ему мире. Упоминаемые им книги и пассажи не могут не казаться ему "явно христианскими", а потому – подложными.

Однако Кадворт не согласен с Казобоном в том, что герметические книги не представляют никакой ценности в качестве источников для изучения египетской мудрости. Даже если бы все они оказались подложными, все же тот факт, что они написаны "до того, как египетское язычество и жреческие династии ушли в небытие", позволяет предположить, что их авторы знали что-то об этих жрецах и об "их тайном и истинном богословии". А в таком случае эти книги не следует сбрасывать со счетов как полностью лишенные информации о самом Египте [118]. Далее, он полагает, что Казобон не прав, когда объявляет все герметические книги подложными, исходя лишь из того, что подложность некоторых из них доказана [119]. Он отмечает, что Казобон заблуждается, считая, что под названием "Поймандр" Фичино издал всего одну книгу [120], в то время как это издание объединяет несколько разных книг, не все из которых непременно подложны. Он говорит, что остальные книги, изданные Патрици, и прежде всего трактат "Асклепий", нет оснований считать христианским подлогом, поскольку никаких признаков подложности (т.е. христианства) в них не обнаружено [121].

Еще одно его возражение Казобону связано с утверждением последнего, что все идеи "платоновского и греческого" толка внесены в герметические трактаты христианскими авторами, искушенными в греческой учености. Но коль скоро мы знаем, что "пифагореизм, платонизм и греческая ученость в целом в значительной своей части пришли из Египта", почему бы не предположить, что постулаты этих учений в герметических трактатах ведут начало непосредственно от египетских жрецов, их истинного источника? [122]Этот круговой аргумент показывает, сколь стойко держалось в сознании Кадворта ренессансное преклонение перед Египтом как источником мудрости. В пример он приводит догму из книг Трисмегиста, "что в мире ничто не гибнет, и что смерть есть не разрушение, но лишь изменение и взаимопревращение вещей". Эта догма, будучи пифагорейской, была, однако, заимствована Пифагором у египтян и очень хорошо согласуется с другой доктриной этих книг, согласно которой мир есть "второй бог", и потому мир бессмертен. Таким образом, здесь мы, возможно, имеем дело с одним из древнеегипетских учений, сохранившимся в этих книгах [123].

То, что "Асклепий" не может быть христианской подделкой, достаточно убедительно, по мнению Кадворта, доказывает пассаж об изготовлении богов – пассаж по духу "совершенно не христианский, но чисто языческий" [124]. Он не может понять, почему "Сына Божьего" в соответствующем пассаже из "Асклепия" Лактанций понимает как второе лицо Троицы. Кадворту кажется очевидным, что под этим выражением подразумевается видимый мир [125]. Он полагает, что Плач может описывать разрушение египетской религии христианами post factum, а не как пророчество, хотя и не настаивает на этом своем предположении [126].

Итог своим рассуждениям Кадворт подводит следующим образом:

Хотя некоторые из книг Трисмегиста были либо от начала до конца подделкой, либо несомненно содержали пассажи, привнесенные в них христианской рукой, все же есть книги, которые можно считать египетскими по происхождению, или книги, содержащие гермесовы, или египетские, учения (во всех таких книгах говорится о едином высшем Божестве), так что мы можем заключить отсюда, что египтяне признавали существование единого высшего Божества [127].