Олег Жиганков - Римский Лабиринт

— А что означает слово «Пантеон»? — поинтересовалась Анна. — «Все боги»?

— Лучше сказать — «храм всех богов», — уточнил Адриан. — Храм был построен в честь победы в битве при Акциуме в 31 году до нашей эры консулом Агриппой. Однако во время пожара 80 года нашей эры это здание, как и многие другие в Риме, было почти уничтожено. Тот Пантеон, который мы знаем сегодня, был построен около 125 года моим тёзкой, императором Адрианом.

— Тоже в честь какой-нибудь победы? — продолжала задавать вопросы Анна.

— Скорее это был показательный жест императора-космополита, который неплохо знал Восток и являлся поклонником греческой культуры и религии. Вероятнее всего, новый Пантеон был задуман как платформа для синкретизма и экуменизма — единая империя требовала единой религии. Пантеон должен был вместить богов всех тех стран и народов, которые являлись частью Рима. Это была своего рода ловушка для богов и послушных им народов. Целью Адриана было создать иерархию богов, в которой главенствующее место занимал бы главный бог Рима — бог солнца. Уже своими размерами и формой Пантеон даёт это понять?

— Формой? — не поняла Анна.

— Пантеон выстроен в форме круга, что во всех древних религиях безошибочно указывает на солнце. Это единое громадное пространство, которое расходится из одной круглой точки на вершине купола — той точки, через которую в здание проникает солнечный свет. А уже вдоль круглой стены здания располагались статуи всех известных на Востоке и Западе богов. Всех их стащили туда, под римский стяг. А начиная с VII века Пантеон становится христианским храмом — и для этого не понадобилось многое менять… Кстати, — Адриан взглянул на Анну, как будто вспомнив что-то, — я ведь ещё, кажется, не спрашивал — верите ли вы в Бога? Я не хочу оскорбить ваши религиозные чувства.

— Я не думаю, что вы сможете как-то оскорбить мои религиозные чувства, профессор… то есть Адриан, — улыбнулась Анна. — Когда я была маленькой девочкой, то, кажется, верила ещё в Бога — хотя по-своему, втайне от других. Но, наверное, эта вера больше напоминала веру в сказки. Помните, был такой сказочник — Ганс Христиан Андерсен, — грустно улыбнулась Анна. — Так вот, мне очень нравились его сказки. А потом я просто перестала в них верить — ведь нельзя же верить сказкам всю жизнь?

— Иногда мне кажется, что неплохо было бы верить сказкам всю жизнь, — кивнул понимающе Адриан. — Но кто может позволить себе такую роскошь? Мы слишком много знаем… Однако мы уже почти на месте.

Видящий символы, высеченные на обелиске из премудрого Египта, который несёт слон, сильнейший из всех животных, поймёт, что крепкий ум созиждет истинную мудрость.

Надпись на основании египетского обелиска, установленного на площади Минервы в Риме. Слова были продиктованы папой Александром VII

2007, 8 сентября, Рим

Через тонкие подошвы летних сандалий Анна ощущала прикосновение древних камней, которыми была вымощена омытая солнцем пиацца. Здания довольно простой архитектуры, окаймляющие площадь двумя ровными полукругами, оставляли широкий проход с наиболее удалённой от Анны стороны. Проход вёл напрямую к гигантской массе кирпича и раствора, и казалось, что громада Пантеона вот-вот ринется на них через узкий уличный проход, круша на своём пути все эти мелкие и хлипкие в сравнении с нею постройки.

— Мы находимся на площади Минервы, у церкви Святой Марии над Минервой, — прокомментировал Адриан.

— Марии над Минервой? — переспросила Анна. — Но почему «над Минервой»? Мне казалось, что Минерва — это что-то из греческой мифологии.

— Так оно, по сути, и есть, — кивнул Адриан. — Минерва была этрусским эквивалентом греческой богини Афины. Это была богиня-девственница, покровительница мудрости, искусства, образования и торговли — другими словами, под её началом находились главные сферы человеческой деятельности. — Адриан умолк на минуту, потом, горько улыбнувшись, добавил: — Статуя Минервы установлена на главной площади моего университета. Десять лет назад эта мадам пинками выгнала меня оттуда.

— Это случилось после истории с Робертой? — осторожно спросила Анна.

— Нет, — покачал он головой. — Это произошло ещё до Роберты.

Анна видела, что, куда бы ни шёл профессор, он всегда в памяти возвращался в своё прошлое. И это, по всей видимости, причиняло ему немалую боль.

— Так где же всё-таки церковь этой Минервы? — поинтересовалась она, оглядываясь по сторонам и не видя ничего, что напоминало бы церковь или храм.

— Да вот же она, — Адриан указал на плоский фасад белого здания с тремя круглыми окнами и тремя дверьми. Крыша здания была плоской, и Анна не видела ни креста, ни другой традиционной христианской символики. Вплотную к церкви Минервы располагалось другое плоское, оранжевого цвета здание. Справа от себя Анна заметила ещё одно похожее сооружение, на этот раз жёлтого цвета. На фасаде здания огромными буквами было выведено название самого дорогого в Риме отеля: «Минерва».

Они уже собирались идти дальше в сторону Пантеона, как вдруг внимание Анны привлёк странного вида архитектурный памятник, как-то асимметрично стоящий на площади. Чего-чего, а всякого рода памятников и монументов в Риме было множество, и Анна не успевала сфокусировать своё внимание на каждом из них. Она даже растерялась от этого изобилия. Но такого, как этот, она ещё не видела.

На гранитном пьедестале стоял мраморный слон, точнее слонёнок, на спине которого строго вертикально возвышался обелиск высотою метров в пять–шесть. Остроконечный столб из красного гранита был раза в три выше самого слонёнка. На сторонах обелиска были высечены странные символы, напоминающие египетские иероглифы. Вершина обелиска была увенчана своего рода короной с элементами яйца, звезды и креста.

— Это Пульчин делла Минерва — «цыплёночек Минервы», — прокомментировал Адриан, заметив её интерес к слонёнку. — Так этот памятник называют римляне сегодня. А раньше именовали Порцин делла Минерва — «поросёночек Минервы».

— Да, верно, — рассмеялась Анна, разглядывая слоника. — Поросёночка он и впрямь напоминает.

Чем дольше смотрела Анна на слонёнка, тем больше ей казалось, что в его фигуре, во всём образе таилась какая-то загадка. Стоял слонёнок почему-то боком, и не на середине площади, и странно таращился своими, правда что, поросячьими глазками. Но самым странным и неправдоподобным в образе слонёнка было то, что он улыбался, точнее ухмылялся, чему-то, о чём теперь помнил, наверное, только он один.

— Перед нами один из четырнадцати египетских обелисков, установленных в Риме, — привычно заметил Адриан. — Пятнадцатый был утерян — пропал.