Олег Жиганков - Римский Лабиринт

— Пропал обелиск? — удивилась Анна. — Кто, интересно, мог его украсть?

— Вот и я думаю — кто? — задумчиво произнёс Адриан. — В любом случае, даже в Египте сегодня нет такого количества обелисков, как в Риме. А этот вот обелиск, — махнул он в сторону слонёнка, — самый маленький из всех. Говорят, он был сделан в VI столетии до нашей эры по заказу фараона Априса из Саиса.

— А зачем ему понадобился этот обелиск? — поинтересовалась Анна.

— Обелиск — это и усечённая, стоящая на малом основании пирамида, и центральный знак, символ в религии поклонения солнцу, — объяснил он. — Обелиск указывает прямо на своё божество.

Анна стояла перед произведением человеческих рук — и, по всей видимости, рук многих, сильных и умелых, — которому было уже около двух с половиной тысяч лет. Её жизнь, человеческая жизнь, казалась в сравнении с этим обелиском столь же коротка, как жизнь мухи, которую Анна только что смахнула с локтя.

— Но что египетские обелиски делают в Риме? — удивилась она.

— Считается, что этот обелиск и его двойник были доставлены в Рим императором Диоклетианом где-то между 284-м и 305-м годами, — объяснил профессор. — Его поместили примерно на этом же самом месте, перед входом в храм Исиды, который в те дни здесь находился. С нашествием варваров Рим был сожжён и разрушен, а обелиски повалены и захоронены под руинами. Этот вот обелиск пролежал в земле всё Средневековье, и только в XVII веке, когда площадь Минервы перешла к доминиканскому ордену, он был снова водружён — на построенного специально для него слонёнка.

— Странно, что монахов мог заинтересовать египетский обелиск, — заметила Анна.

— Странно? — отозвался Адриан. — Вовсе нет. Римляне всегда бредили Египтом. Кстати сказать, первым заинтересовался обелиском сам папа, которым в ту пору был Александр VII. Тот просто боготворил Египет. На его фамильном гербе были изображены пирамида и звезда — два главных символа египетской религии. Поэтому ничего нет удивительного в том, что он заказал дизайн и строительство пьедестала лучшему из лучших — самому Бернини.

— Не может быть! — невольно вырвалось у Анны. — Бернини?

Она с растущим любопытством смотрела на загадочного слонёнка. Как и в улыбке Джоконды, в его ехидной ухмылке, безусловно, крылась какая-то загадка. Вдруг Анне почудилось, что она уловила секрет этой ухмылки. Она обошла слонёнка сзади.

— Нет, этого не может быть! — прошептала она. Мускулы на задних лапах и на туловище слонёнка были напряжены точно так же, как у собаки, когда та присаживается по большой нужде. Сомнений быть не могло: слонёнок опорожнялся. «И это — работа великого Джованни Бернини, построившего знаменитые своей элегантностью римские фонтаны? — думала Анна. — Гениального зодчего, чьё архитектурное видение во многом определило вид площади Святого Петра!»

— Он что… правда… того… — повернулась Анна к Адриану.

— Опорожняется? Правда, — кивнул Адриан. — У вас острый глаз, мисс Грин. Я провёл по этой площади немало туристов. Но они как будто бы все слепые — ничего не видят. Они только умиляются и фотографируются.

Анна должна была признать, что ей становилось интересно находиться с профессором Фера, хотя при этом она ни на минуту не забывала, что перед нею человек, зверски убивший другого, близкого ему человека. Скорее всего, думала она, он убил Роберту в состоянии аффекта, а потому не был самим собою, не понимал, не помнил, что делал… Но тогда кем он был? И где прячется сейчас этот другой человек-зверь? Ведь, согласно рассуждениям генерала Смирнова, маньяк должен проснуться и повести её в подземелье. Эти мысли Анна старалась отгонять в надежде, почти уверенности, что этого не произойдёт. Зачем бы вдруг Адриан потащил её под землю? Но именно этого Анна и должна была добиваться. Она решила последовать совету генерала и не спешить. Совсем не спешить!

— Но… но почему он делает это? — спросила Анна, разглядывая слонёнка.

— Вопрос не столько в том, почему он это делает — это является вполне естественным актом. Вопрос в том, на кого он это делает, — поправил её профессор.

— И на кого же он это делает?

— А вот посмотри… посмотрите, — поправился Адриан, — куда указывает его хвост.

Анна посмотрела вместо этого на него.

— Я думаю, что нам лучше называть друг друга по имени, Адриан, — сказала она. — Тем более что от меня ты этого уже добился.

Адриан посмотрел на Анну, как ей показалось, с благодарностью и грустью. Она заметила, что он всегда был грустен — даже когда казался весёлым.

— Хорошо… Анна, — согласился он.

Что-то внутри у неё ёкнуло в тот момент, когда он назвал её по имени. Как будто она только что отдала этому малознакомому человеку ключи от какой-то двери, открывающей к ней, Анне, прямой доступ. Но затем она подумала, что всё это — глупости.

— Посмотри, куда указывает хвост слонёнка, — попросил Адриан.

Анна проследила взглядом безошибочный вектор слоновьего хвоста — он указывал прямо на массивную дверь какого-то оранжевого здания.

— Это — доминиканский монастырь, — пояснил Адриан. — Бернини делал слона по заказу и эскизам доминиканца Доменико Паглия, который жил здесь. Бернини не мог отказаться, потому что за всем делом стоял сам папа. Но ему совсем не льстило, что с его именем будут связывать композицию, задуманную кем-то другим. Ведь согласно эскизам монаха Паглия слон должен был быть изображён в уменьшенном виде. Бернини вместе со своим учеником, Эрколе Феррата, выполнил заказ, но при этом они позволили себе и некоторую вольность в отношении доминиканцев. Впрочем, шалость сошла им с рук, потому что сам папа уже начинал опасаться растущего влияния этого ордена.

— И как это монаху взбрела в голову идея водрузить обелиск на слона?

— Доменико Паглия тоже не был автором этого эскиза, — покачал головой Адриан. — Он только настоял на том, чтобы эта идея была осуществлена.

— Кому же принадлежала сама идея? — не унималась Анна.

— Это длинная история, — неуверенно сказал Адриан.

— А разве у нас мало времени? — улыбнулась Анна ободряюще. Она видела, что когда он говорит о таких вещах, как архитектура, история, то поднимается над своей извечной болью. Анне было жаль эту истерзанную душу, пусть даже и страшно грешную. Кроме того, ей на самом деле было интересно его слушать — любовь к знаниям, заложенная в Анне некогда через уроки тёти Майи, снова просыпалась в ней. А учительской харизмы Адриана хватило бы, чтобы зажечь и большую аудиторию.

— Хорошо, — согласился Адриан. — Я расскажу коротко. Слон, несущий на спине обелиск, шагнул сюда со страниц одной из самых прекрасных и ценных инкунабул, когда либо созданных.

— Инкунабул?