Олег Жиганков - Римский Лабиринт

(пер. В. В. Вересаева)

2007, 24 сентября, Рим

— Можно задать тебе один личный вопрос? — сказала Анна, обращаясь к Винченцо, после того, как официант принял их заказы.

Винченцо кивнул.

— Стать священником — это была твоя идея?

— Моя идея? — иронично хмыкнул он. — Боюсь, у меня в жизни было мало выбора. Когда я был маленьким и однажды сильно заболел — горел в лихорадке, — баронесса дала обет Деве, что если я выживу, то она сделает меня священником.

Анна молчала. Она сама оказалась на службе помимо своей воли. Да и был ли он у кого-то — этот выбор?

— Я почитала немножко про отшельника Пьетро, — сказала она после небольшой паузы.

— Ты читала про Пьетро Мурроне? — удивился Винченцо.

— Начала. Пока только самые общие вещи. Твой интерес к истории оказался заразителен. Кстати, — добавила она, как будто вспоминая что-то, — мой гид был когда-то профессором истории архитектуры. Он просто помешан на истории и, кажется, знает всё на свете про пап. И вообще — он оригинальный мыслитель. Если хочешь, я могу тебя с ним познакомить. Может, он поможет сдвинуть твой проект с мёртвой точки?

— А почему он больше не преподаёт? — поинтересовался Винченцо. — Он что — на пенсии?

— Он был уволен — насколько я понимаю, за радикальные взгляды.

— Радикальные взгляды? В Риме? — рассмеялся Винченцо. — Этого не может быть.

— Может, — уверила его Анна.

— И как же зовут этого профессора-маверика?

— Фера, — ответила Анна. — Адриан Фера.

Винченцо замер и со страхом посмотрел на Анну.

— Только не говори мне, что твой гид — сумасшедший профессор, расчленивший свою студентку в подземелье!

— Ты знаешь эту историю? — удивилась Анна. — Она приключилась десять лет назад.

— Профессор Фера приходится мне родственником…

Анна замерла, не веря своим ушам.

— К счастью, дальним, — продолжил Винченцо. — Но о нём немало говорили в нашем доме, когда это всё случилось. Я помню, как возмущалась моя мать, баронесса, что ему просто не отрубили голову или не четвертовали.

— В каком-то смысле ему и голову отрубили, и четвертовали, — отозвалась Анна. Ей почему-то стало жаль профессора, хотелось сказать что-то в его защиту.

— Невероятно, — покачал головой Винченцо. — Но всё-таки в самом главном я был прав.

— И что же это главное? — насторожилась Анна.

— Что ты — точно сбежавшая принцесса. Искательница приключений.

— Скажи ещё — авантюристка, — улыбнулась Анна.

— Не исключено, — Винченцо тоже улыбнулся. — Однако, начиная с этого момента, я лишён покоя.

— Лишён покоя?

— Я всё время буду думать, жива ли ты. Ну скажи мне — зачем ты это делаешь? Почему ты выбрала его?

— Он — лучший специалист, — просто ответила Анна. — Отец всегда говорил, что мы должны учиться только у лучших.

На самом деле так говорил «Ганс Христиан», но об этом Анна предпочла умолчать.

— Кроме того, он совершенно безопасен. Ты можешь сам в этом убедиться. Думаю, он не будет возражать, если когда-то ты составишь нам компанию.

Винченцо на минуту задумался. Потом неожиданно рассмеялся.

— Почему ты смеёшься?

— Я просто представил, что сталось бы с баронессой, если б она узнала, как её сын разгуливает по Риму в компании человека, которого она призывала четвертовать. Впрочем, — сказал он уже серьёзным голосом, — я принимаю твоё предложение. Таким образом я могу быть за тебя спокоен — по крайней мере, когда я рядом.

— Ты берёшь на себя роль моего телохранителя?

— Что-то вроде этого, — кивнул Винченцо.

— Уверяю тебя — это совершенно излишне, — Анна посмотрела на часы. — Я встречаюсь с профессором Фера через час. Если хочешь, можем пойти вместе.

— А куда вы направляетесь? — поинтересовался Винченцо.

— В Колизей.

— В Колизей? Пойду. Я как раз хотел тебя пригласить туда — там проходит интересная экспозиция посвященная Эросу.

Закончив обедать, они ещё немного посидели в ресторане, затем направились к серой громаде Колизея, гигантский каркас которого наполнял собой всё пространство, возвышаясь в центре Рима как памятник жестокости и мужеству, страданию, героизму и надежде, презирающей смерть. Адриан уже ожидал у входа. Он увидел её издали, точнее, увидел их.

Анна поцеловала Адриана в щёку, приветствуя, как старого друга.

— Познакомьтесь, — сказала она. — Адриан Фера — мой профессор. Винченцо Паолини — мой друг.

— Винченцо Паолини, Паолини… — повторил задумчиво профессор, потом внимательно, изучающе посмотрел на Винченцо. — Вы, случаем, не сын баронессы Фернанды Паолини?

Винченцо несколько смутился. Он не ожидал, что профессор знает его, хотя бы даже заочно.

— Да, — кивнул Винченцо. — Баронесса Фернанда Паолини — моя мать.

— В который раз убеждаюсь, что мир тесен, — покачал головой Адриан. — Значит, мы с вами — родственники. Что ж, тем более я приветствую вас в качестве…

Он помедлил, не зная, как продолжить, и взглянул на Анну.

— В качестве ещё одного слушателя, — пришёл ему на помощь Винченцо.

Адриан улыбнулся дружественной улыбкой и пожал руку Винченцо. У Анны камень свалился с сердца. Она сделала то, что от неё требовалось, и сделала это с успехом. Ей самой начинала нравиться эта игра. Втроём они двинулись к тому месту, на котором тысячи смельчаков погибли, чтобы поразвлечь тысячи других людей.

— Подобно другим римским амфитеатрам, амфитеатр Флавиев, перед которым мы находимся, представляет в плане эллипс, середина которого занята эллиптической формы ареной и окружающими её концентрическими кольцами зрительских рядов, — услышала Анна обрывок из речи, которую заученным, механическим образом повторяла крупная итальянская женщина, гид в тёмных очках, вещающая группе японских туристов, над которыми она возвышалась, как башня. — Это самый грандиозный античный амфитеатр: длина его наружного эллипса равняется 524 метрам, большая ось ; 187,77 метра, малая ось ; 155,64, длина арены ; 85,75 метров, её ширина — 53,62; высота его стен ; от 48 до 50 метров. Колизей утратил две трети своей первоначальной массы, тем не менее он и поныне беспримерно громаден. Амфитеатр Флавиев был построен на бетонном фундаменте толщиной в 13 метров.

Худосочная переводчица едва успевала переводить.

Анна подумала, что ей крупно повезло с гидами — без сомнений, она узнавала о Риме намного больше, чем большинство туристов и даже самих римлян.

— В первом столетии нашей эры, — сказал Адриан, когда они отошли подальше от шумной группы, — римские строители научились пользоваться быстро сохнущим цементом, что позволило вывести древнюю архитектуру на новый уровень — создание громадных общественных зданий. Колизей, к примеру, мог вместить в себя от пятидесяти до девяноста тысяч зрителей. Это был политический жест — контроль над таким количеством римлян означал контроль над Римом и миром. Отсюда и грандиозные архитектурные решения: благодаря восьмидесяти входам, расположенным равномерно по всему периметру здания, публика могла заполнить его за пятнадцать минут и покинуть за пять. Только четыре входа были предназначены для высшей знати и вели в нижний ряд. Зрители попроще входили в амфитеатр из-под арок нижнего этажа, помеченных цифрами от I до LXXVI. Представления давались бесплатно — Рим не жалел денег на пропаганду.