Олег Жиганков - Римский Лабиринт

— Пойдём дальше. Не будем терять времени.

— Дальше? — не поверил своим ушам Адриан. — Семьдесят километров?

— Сколько сможем, — сказала Анна.

— Но почему не назад?

— Не знаю. Наверное, мы уже слишком далеко зашли вперёд, чтобы возвращаться.

Они шли около часа, и с каждым шагом их надежда ослабевала. Анна нервно считала шаги. Неожиданно левая нога Адриана провалились в никуда, он с трудом удержал равновесие, успев вовремя отпрянуть назад. Анна вцепилась в него мёртвой хваткой. Её сердце готово было вылететь из груди. Загорелся газовый огонёк, и они увидели, что стоят перед провалом прямо посреди туннеля. Как и в первом случае, лестница была с противоположной стороны.

Прижимаясь к стене они обошли яму и спустились вниз. В разных частях комнаты лежали истлевшие трупы. Сама же комната во всём напоминала ту, в которой они были прежде. С той лишь разницей, что через неё проходил только один коридор.

— Я думаю, настало время проверить нижние ходы, — предложила Анна. — Я хочу посмотреть, как они соотносятся с верхними.

— Ты так уверена в том, что делаешь, — заметил Адриан.

— Я совсем не уверена в том, что делаю, — ответила Анна. — Но я с детства любила математику, и мне кажется, что передо мной математический ребус. И я должна его решить. По крайней мере, эти мысли придают мне силы и занимают делом, — призналась она. — И, в конце концов, — грустно улыбнулась Анна в темноте, — ты ведь не обидишься, даже если мы всё равно никуда не выйдем? Не будешь винить меня?

Адриан ничего не ответил.

— А вдруг — выйдем? — выдохнула неожиданно Анна. — Вдруг у нас ещё остался шанс? Ведь всякая игра имеет смысл, только когда есть какой-то шанс, не правда ли?

Он опять не ответил. Зачем лишать её последней надежды?

Они прошли по коридору около километра, когда почувствовали, что снова оказались в каком-то помещении. Загорелся огонёк зажигалки, и раздался ликующий голос Анны:

— Римская единичка! Мы тут уже были!

— Пойдём дальше? — спросил Адриан.

— Пойдём! — решительно ответила Анна.

Они продолжили путь прямо по коридору. Метров через пятьсот оказались в ещё одной комнате со ступенями. Пересечения туннелей на этот раз тоже не было. Анна отметила комнату римской цифрой III, после чего они взобрались вверх по лестнице и вновь оказались в верхнем лабиринте.

— Ты имеешь какое-нибудь понятие о том, где мы сейчас находимся? — спросил он.

— Ни малейшего, — призналась она. — Мы можем быть где угодно.

Они спустились снова вниз и продолжили идти по прямой линии. Но метров через четыреста коридор, к их великому разочарованию, привёл в тупик.

— Возможно, это обвал, — сказал Адриан, рассматривая возникшую перед ними каменную стену. — А может, так было задумано. Теперь уже, наверное, не разберёшь.

Они зашагали назад и шли, пока не вернулись в комнату под номером I.

— Давай попробуем отсюда пойти направо, — предложила Анна.

И они отправились вправо. Но не прошли и двухсот метров, как наткнулись снова на стену или завал. На этот раз им показалось, что это действительно был завал, — некогда коридор продолжался далее. Был ли этот обвал сделан умышленно? Или просто земля упала от древности? Может, от землетрясений?

— Пойдём ко второму номеру, — предложила Анна.

Они прошли второй номер, последовали далее и вышли к очередному перекрёстку, который Анна пометила цифрой IV. Она также отметила про себя, что расстояние между четвёртым и вторым перекрёстками было таким же, как между первым и вторым.

— Наверняка за этим кроется какая-то геометрическая фигура, — думала Анна.

Но что это была за фигура? И как она располагалась по отношению к лабиринту? Ответов на эти вопросы у неё не было.

Fumum et opes strepitumque Romae!

(Дым, и блеск, и гам Рима!)

Гораций

1240, 22 августа, Рим

Последние два дня Пьетро Ангелериус шагал вдоль высокого и бесконечно длинного каменного моста — акведука — и не мог нарадоваться журчанию воды где-то высоко над головой. Лето стояло жаркое и сухое, и Пьетро приятно было шагать в широкой тени, которую акведук щедро бросал иссохшей земле. Потоки вод, собранные с тающих горных снегов, как и Пьетро, спешили в Вечный город. Странствующие монахи, встретившиеся Пьетро, поведали, что раньше, давно-давно, акведуков было одиннадцать, и все они несли потоки вод к Риму. Но когда Рим захватили варвары и не стало власти, крестьяне разобрали их на камни, и уцелел только один.

— Только потому, что этот акведук ведёт в Латеранский дворец, к папе, а потому — он священный, и кто его тронет, тот будет наказан и Богом, и людьми, — объяснили монахи.

Пьетро возблагодарил Господа за такое чудесное водительство — ведь именно к папе он и направлялся. Ему было отрадно идти и думать, что высоко над его головою проносятся потоки святой воды — той самой, которую будут пить папа, и кардиналы, и епископы, и прочие святые мужи. Не видя их, Пьетро уже возлюбил их. Особенно он любил папу, которого положил почитать как отца. И хотя ходили разные разговоры про жизнь папы Григория, Пьетро не желал их слушать.

Пьетро был теперь примерно в том возрасте, в котором Иисус Христос вышел на Своё служение. И в Рим он отправлялся по очень важному делу — чтобы защитить своих учеников, своих последователей. Отец настоятель оказался прав: чем дальше Пьетро бежал от мира, чем строже становился к самому себе, тем более тянулись к нему люди, желающие учиться у него, находиться рядом с ним. Несколько раз уже менял он места обитания, переходил в новые пустыни, но по прошествии нескольких месяцев вокруг него снова поселялись люди, нуждающиеся в нём. Закончилось тем, что он перестал бегать от них и вынужден был заняться их обустройством, и не только духовным.

Хотя Пьетро мало заботился о том, что сам будет есть и пить, он принял на себя заботы о жизни и здоровье тех людей, которые теперь ежедневно, ежечасно окружали его. Надо было строить приюты для приходящих, кормить всех, наставлять в слове. Но всё это было бы ещё ничего, если бы не страшные новости, которые доходили до него теперь отовсюду. Злые языки говорили, что сам папа Григорий дал указ арестовывать, мучить и даже предавать смерти тех, на кого укажут его тайные агенты, фамилиары. А указывали они всё чаще на группы таких вот, как Пьетро и его единомышленники, людей, ищущих Бога и чтущих Его слово. Как ни страшно было Пьетро в это верить, всё же отворачиваться от ужасной действительности оказалось более невозможно — многие религиозные группы и ордена уже были объявлены незаконными, и приходящие из городов говорили в один голос, что повсеместно на городских площадях происходит нечто доселе невиданное: тех людей, которых вчера ещё ставили в пример благочестия, заживо сжигают на кострах, приковывая к столбу, или целыми группами — в железных клетках. Ходили слухи про какую-то Инквизициа — недавно учреждённый в Церкви отдел, который скоро выйдет из городов и зажжёт костры и по горам.