Олег Жиганков - Римский Лабиринт

«Должно быть, — подумал Пьетро, — это отрывки из Священных книг на том языке, на котором их произнёс Бог!»

Оглянувшись вокруг, Пьетро заметил небольшую восьмиугольную часовню. Его сердце забилось чаще. Он слышал о ней раньше — это была крещальная часовня, которую Константин построил для римских христиан и в которой сам крещён был за неделю до своей смерти.

«Какое святое место!» — с содроганием думал Пьетро, приближаясь к величественному входу в здание, украшенному множеством мраморных колонн. Он вспомнил, что в этом самом здании папе Григорию Великому открылись чудные небесные звуки хорала canto fermo, который впоследствии назовут его именем.

Пьетро потянул на себя тяжёлую металлическую дверь и ступил на порог величественного здания. Никогда ещё не видел он такой красоты. Стены часовни были украшены узорами, выложенными из разноцветного мрамора, по углам плелись ярко-синие мозаичные лозы винограда, отовсюду блестело золото и серебро. Пьетро поднял голову и посмотрел в высокий купол. Латинскими буквами там были выведены слова, смысл которых умилил Пьетро. «Это фонтан жизни, служащий для очищения грехов мира и берущий начало у ран Христа».

«И ранами Его мы исцелились», — вспомнились Пьетро слова Писания.

В центре часовни располагался огромный баптистерий — бассейн для крещения, обнесённый невысокой мраморной загородкой, соединяющей восемь мраморных колонн. Пьетро двинулся к нему, чтобы напиться из него воды — той самой, которую приносил сюда акведук. Ступив босыми ногами на узорчатый мраморный пол, Пьетро вместо ожидаемого холода почувствовал тепло. Он не поверил и пощупал мрамор руками — пол и впрямь был тёплым. Подивившись этому чуду, Пьетро хотел уже двинуться дальше, но в этот момент его внимание привлёк звук, доносящийся, как ему казалось, из самого баптистерия. Пьетро прислушался. Оттуда доносились женский смех, хихиканье, всплески. Пьетро охнул от удивления.

В тот же момент над невысокой мраморной загородкой показалась женская головка. Вслед за ней показалась ещё одна — с мокрыми и растрёпанными волосами. Обе посмотрели удивлённо на Пьетро и вновь исчезли за загородкой. Однако уже в следующую секунду оттуда показались уже не две, а три головы — между уже знакомыми Пьетро женскими головами на этот раз поднялась седая голова пожилого мужчины. Тёмные глаза пронзили Пьетро насквозь. Все вместе эти три головы напоминали легендарных драконов, о которых Пьетро слышал с детства. Каким-то образом, понял Пьетро, нечистая сила проникла в святое место. Он уже собирался произнести молитву, чтобы изгнать поскорее этих демонов, как вдруг помещение огласилось громким криком, исходящим от седовласой головы.

— Стража! Стража! Куда смотрите? Выбейте-ка душу из этого вора!

Эхо разносило слова по комнате, и Пьетро уже несколько раз слышал такие слова, как «стража», «выбить» и «вора», но всё никак не мог понять, поверить, что речь идёт о нём. Он слышал также топот ног где-то позади себя, но повернуться не мог, глядя, как зачарованный, на трёхглавое чудовище. В этот момент что-то тяжёлое опустилось с размаху на его голову, и закружились, заплясали вокруг Пьетро колоннады и баптистерий, а у чудовища теперь было уже не три, а несметное количество голов. После этого глаза Пьетро застила темнота, и он уже ничего не видел и не слышал.

Souffrons, mais souffrons sur les cimes!

(Если уж страдать, то на высоких местах!)

Виктор Гюго. «Отверженные»

2007, 28–29 сентября, римские катакомбы

Холод и темнота подземелья, вместе с голодом, жаждой и усталостью готовы были поглотить Анну, и было только вопросом времени — вероятно, очень недолгого, — когда это произойдёт. Пока же этого не случилось, они, устраиваясь на отдых, прижимались друг к другу, чтобы сохранить тепло, почувствовать присутствие жизни в этом царстве смерти. Полная невидимость их тел также сближала их, требуя физического контакта, прикосновения — для того, хотя бы, чтобы убедиться: они ещё живы, существуют. Иногда им удавалось на какое-то время забыться кратким, поверхностным сном. Они уже не могли сказать, как долго находились под землёй. Время, такое заметное, осязаемое там, наверху, здесь, в темноте лабиринта, играло в головоломные игры.

— Что случается с теми, кто теряется во времени? — прошептала Анна на ухо Адриану. Они давно уже говорили шёпотом, будто боясь разбудить прячущегося где-то в потёмках Минотавра.

— Потерявшись во времени, сходят с ума, — вяло отозвался Адриан. — Наша близкая участь.

— Как ты думаешь, Адриан, какие у нас шансы выжить? — осторожно спросила Анна.

Адриан ничего не ответил. Он слишком хорошо, как и Анна, знал, что шансов у них не было никаких.

— А помнишь, — спросила она, — что жрица говорила о Минотавре?

— Она говорила о том, что он ужасен, поглотит всех нас, — отозвался Адриан. — Так, кажется. Она была безумна.

— Минотавр — это мы сами, это — наше безумие, — прошептала Анна.

— «Quem Jupiter vult perdere dementat prius», или «Кого Юпитер желает наказать, он лишает рассудка», — отозвался Адриан.

— Можно я задам тебе один вопрос?

Адриан только вздохнул.

— Нет, правда, для меня это очень важно знать, — заверила его Анна. — Почему ты не захотел… участвовать в том ритуале? Ведь ты и вправду ничего не мог изменить.

— Я уже сказал — сказал… тому человеку, что хочу умереть в мире.

— Значит, это действительно важно — как и какими мы умираем? Я как-то раньше об этом никогда не задумывалась.

— Это потому, что раньше ты никогда не умирала, — объяснил Адриан.

— Адриан… Допустим, мы скоро умрём… Что дальше? Ты же всё знаешь. Ты же знаток всяких там религий… Что будет дальше? Что — там? Наверное, ты и сам не знаешь… Но скажи что-нибудь, прошу тебя, уверь, убеди меня в чём-то…

— Тебе хочется веры?

— Да, хочется, — Анна выдохнула, припадая головой к его груди. — А тебе разве не хочется?

Адриан ответил не сразу.

— Я всегда хотел веры, — начал он. — Но никак не хотел верить в такого Бога, в Которого все вокруг меня верили. Мой отец, при всех его несовершенствах, любил и заботился обо мне больше, чем их Бог. — Его голос дрогнул, и Анна прижалась ближе к нему.

— Ты никогда не рассказывал мне про свою семью, отца, — сказала она полушёпотом.

— Ты меня никогда не спрашивала, — отозвался он.

— Винченцо любил рассказывать про своих предков… Хотя на самом деле они и не были его предками.

— Винченцо? Ты имеешь в виду, что он — подкидыш?

— Значит, тебе известен этот маленький секрет, — грустно улыбнулась она.

— В конце концов, он мой родственник, — отозвался Адриан. — Ты любишь его?

— Люблю? — задумчиво повторила она. — Он… он притягивает меня к себе, болезненно притягивал…