Олег Жиганков - Римский Лабиринт

Прежде чем Адриан это понял, его губы откликнулись на приглашение. Ему показалось, что его усталое тело отстранилось от него, ушло, как тень, куда-то в темноту подземелья и из него восстало к жизни новое, невероятно лёгкое тело, которое могло летать и не утомляться, тело, пребывание в котором является уже достаточной наградой, утешением за все перенесённые страдания. Но поверх этого нежданного счастья, умножая его многократно, было пришедшее понимание того, что он любит и любим. Он сильнее прижал её к себе. Неужели это было возможно? И за что только выпало ему такое счастье? Она задрожала, и дрожь немедленно передалась его телу. С усилием он оторвал от неё одну руку и нащупал в темноте рукоятку короткого меча, чтобы, когда тот понадобится, быстро достать и пустить оружие в дело. И тогда они умрут счастливыми.

Анна почувствовала его движение, поняла, но ничего не сказала. Она встретилась с его губами, и они долго говорили друг другу на неслышном, непереводимом на язык слов языке любви. «Ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна», — подобно Соломону, говорили губы Адриана, когда они уплывали в далёкую страну счастья, в которой забываются все несчастья и обиды, все горечи и беды. Обо всём этом надо было навсегда забыть — не тащить же весь этот безобразный груз в последнее плавание? Они искали выход из лабиринта, а нашли любовь. И это было совсем не мало!

Время является категорией относительной там, где его есть с чем соотносить. Здесь же, в тысячелетнем царстве темноты и тишины, они производили отсчёт времени от самих себя, от своего дыхания и от дыхания другого. Им казалось, что они были вместе уже целую вечность. И всё, что было за пределами этой вечности, казалось незначительным, расплывчатым. Два маленькие «я» сливались в огромное «мы», выходили из себя, из своих узких рамок, прикасались к чему-то невидимому и вечному, закону любви, являющемуся, вопреки всему, главным законом жизни…

Анна внезапно очнулась, как ото сна. Она лежала не шевелясь, чтобы не спугнуть сладкий сон — сон, утешение от которого ещё не скоро пройдёт. «Даже в подземелье», — подумала Анна, с неохотою признавая своё истинное месторасположение. Она услышала, что Адриан как будто ищет что-то. Внезапно она поняла, что он ищет, и её сердце заколотилось так громко, что она испугалась, как бы он не услышал. В кромешной темноте и тишине подземелья тело уже не казалось беззвучной машиной — оно было полно звуков.

Адриан замер, будто действительно прислушиваясь к чему-то. Анна хотела пошевелиться, но не смогла — будто была связана по рукам и ногам. На неё накатила волна леденящего ужаса. Она снова попыталась пошевелиться, но опять ничего не вышло — тело уже не отвечало на её команды. Может, она была связана? Или её тело уже приготовилось умирать? Что ж, тем легче ей будет принять смерть.

Она слышала, как оторвался от земли железный клинок. Адриан поднялся — она чувствовала это. Анна хотела ещё сказать что-то, но мысли её путались, а язык словно прилип к гортани. «Господи! — взмолилась она. — Будь милостив ко мне, грешной!»

Анна услышала, как пошевелился над нею Адриан и как двинулся куда-то в сторону. Она слышала его удаляющиеся шаги.

«Куда он уходит?» — подумала она.

Мелькнула мысль, что, скорее всего, она спит и видит сон.

Где-то в глубине коридора чиркнула зажигалка. Анна поняла — Адриан пошёл покурить. Он всегда отходил курить в сторону, потому что Анна не любила дыма. Впрочем, от дыма всё равно спрятаться было тяжело — в неподвижном воздухе подземелья он стлался, как туман. Анна знала, что он выкурил уже пятнадцать сигарет. «Это шестнадцатая, его последняя, — подумала она. — Он вернётся и убьёт меня. А потом убьёт себя».

«Так сплю я или не сплю?» — думалось Анне. Сознание её тем временем уже уплывало в дальнее плавание, в маленький московский дворик. В своём сне она снова была маленькой девочкой Аней, и это был даже не сон, а скорее припоминание. Неужели она была такая маленькая? Она отчётливо помнила тот день, который ей сейчас снился, — вспомнила почему-то именно сейчас, хотя ничего особенного тогда не произошло. Она гуляла у себя во дворе, когда заметила торопливо ползущую куда-то по неровному асфальту двора зелёную гусеницу. Как и тогда, наяву, Анна остановилась, чтобы посмотреть внимательнее на этот маленький осмысленный зелёный комочек плоти, спешащий по своим гусеничным делам. Незадолго до этого Анна прочитала где-то, что у гусеницы около четырёх тысяч различных мышц, в то время как у человека лишь немногим более двухсот. Она не понимала, как это возможно, но смотрела на гусеницу с уважением, наблюдая, как зелёное тельце двигалось, поочерёдно напрягая и расслабляя свои маленькие мышцы, продавливая через всё тело свою гусеничную кровь. А ещё ей показалось, что гусеница куда-то спешила — очевидно, дорожный асфальт не казался ей безопасным местом.

Внезапно Анна вспомнила то, что показалось ей странным ещё тогда, когда она наблюдала за гусеницей. Глядя на однородный, казалось бы, рисунок асфальта, Анна теперь могла чётко различать тропинку, которой следовала гусеница. Наверное, во дворе жили сотни гусениц, и у них тоже были свои, им только известные ходы и выходы, любимые тропинки, места излюбленные и те, которых надо было избегать или откуда быстрее выбираться. Аня села на корточки и стала внимательно рассматривать путь гусеницы. К своему удивлению, она заметила, что та тропинка, по которой ползла гусеница, была тщательно убрана, подметена, и маленькие кусочки песка, крупинки асфальта и листиков были убраны с дороги, отодвинуты в сторону. Наверное, эту дорогу проложили сами гусеницы, а может, ею пользовались и поддерживали в порядке муравьи, жуки, пауки и прочие насекомые. Аня думала о том, как много им надо было потрудиться, чтобы создать такую вот трассу. И всё это — до ближайшего дождя или даже порыва ветра.

«Налево, а теперь — направо, а теперь — прямо, и снова налево, — говорила себе Аня, следя глазами за гусеницей и предвосхищая каждый её манёвр. — А теперь — направо…»

Но, к её удивлению, гусеница продолжила свой торопливый бег по прямой. Приглядевшись, Аня заметила, что в этом месте у муравьиной дороги было что-то вроде развилки.

«Налево, направо, налево…»

Но опять зелёная гусеница не послушала её и вместо левого поворота завернула вправо. Ползла она так уверенно и быстро, что у Ани не было никаких сомнений: гусеница знала, куда двигаться. Через некоторое время Аня совершенно отказалась от своих прогнозов. Приглядевшись, она увидела, что весь асфальт двора испещрён маленькими, невидимыми простому глазу магистралями, на которых течёт своя собственная жизнь, регулируемая своими собственными правилами…