Магомет Мамакаев - Зелимхан

«Должно быть, по делу увозят, — рассуждали они, — раз сам господин есаул приехал забирать. Значит, провинился наш хозяин, темных дел за ним хватает!»

* * *

А через два часа, когда совсем растерянная жена Месяцева наконец догадалась воспользоваться телефоном, по всей Терской области поднялась тревога. Летели телеграммы: «...ДЕРЗКИЙ НАЛЕТ ЗЕЛИМХАНА НА ИМЕНИЕ МЕСЯЦЕВА ТЧК СХВАТИТЬ... ПОДНЯТЬ ПО ТРЕВОГЕ... ПЕРЕРЕЗАТЬ ДОРОГУ...»

В Грозном, Хасав-Юрте, Шали, Ведено надрывались телефонные аппараты:

— Внимательно изучить возможные пути следования... Да, да. Они наверняка будут пробираться в харачоевские леса...

— ...Возможно, они обойдут стороной Бачи-Юрт и, сделав крюк, направятся на Беной... Да, там в лесу. Срочно предупредите старшину...

— Главное, держать под контролем дорогу Ведено—Харачой... Выслать хорошо вооруженный отряд. Кольцо должно сомкнуться. Постоянно докладывайте обстановку. На этот раз он никуда не уйдет...

* * *

А тем временем отряд Зелимхана скакал лесом, выбирая окольные тропы подальше от людных мест.

На ночь они остановились около Бачи-Юрта, чтобы дать отдых коням. Утром поехали дальше. Но, пробираясь через Джугуртинский лес, абреки неожиданно наткнулись на засаду, устроенную им беноевским старшиной Буцусом.

Сразу завязалась жаркая схватка. Утренний туман придавал ей что-то призрачное. Всадники, как тени, то появлялись, то словно растворялись. Слышался звон клинков, то там, то здесь грохал выстрел и раздавалось заливистое ржание коней. Зелимхан, отбиваясь от насевших на него стражников, видел, как храбро дрался старый Гушмазуко с двумя здоровенными беноевцами. Харачоевского абрека атаковали с трех сторон, и, отражая кинжалом удары казачьих шашек, он потерял из виду отца. Где-то рядом с молчаливым упорством бились Солтамурад и Зока; с кинжалом в одной руке и револьвером в другой появился из тумана Саламбек и тут же исчез.

Покончив со своими противниками, Зелимхан хотел устремиться на помощь отцу, но вдруг совсем рядом услышал звериный рев Буцуса, который кинулся на него, как барс, свалил с коня и всей своей тушей придавил его к земле. Задыхаясь от злости, он приговаривал:

— У-ух, теперь не уйдешь от меня, Зелимхан. Теперь я отнесу твою голову полковнику и получу за нее мешок золота.

Сцепившись с Буцусом, Зелимхан скатился в лощину. Но и здесь абрек не мог вырваться из цепких рук старшины, на помощь которому подоспели двое стражников, желая взять его живым. Они пытались схватить абрека за руки, но, ловко увернувшись от них, он сбросил с себя Буцуса и, выхватив у него из ножен кинжал, всадил его в грудь врага. Тело Буцуса покатилось по откосу. Тем же кинжалом Зелимхан заколол одного из солдат, а другой бросился бежать. Абрек не стал догонять его, он устремился на поиски отца.

Когда Зелимхан выбрался из лощины, сражение уже закончилось. На тропе лежало несколько убитых. Стояла тишина.

— Во-о! Гуша-а! — закричал абрек.

Горы подхватили его голос, и в ответ жалобно прозвучало эхо. Но вот в наступившей тишине послышалось негромкое ржание отцовского коня. Зелимхан, не помня себя от волнения, побежал на этот печальный голос.

Конь стоял с опущенной мордой, перед ним лежало еще не остывшее тело отца, а в десяти шагах от него лежал и Солтамурад без признаков жизни.

Абрек побледнел. Сердце его билось с такой неистовой силой, что казалось, вот-вот разорвется грудь. Опустив голову, он всматривался в лицо отца — бесконечно любимого им человека. Теперь уже никогда не услышит он от него ни слова — ни сдержанно-нежного, ни сурового и требовательного. Ушел мудрый Бахо, отныне нет и Гушмазуко. Теперь он, Зелимхан, в ответе за честь древнего рода Бахоевых. И брата нет с ним рядом.

Смерть отца и брата глубоко потрясла Зелимхана. Он почувствовал, что им овладела безумная ярость. Немедленно отомстить за их кровь!

Недолго думая, Зелимхан вскочил на коня и поскакал вслед за врагами — теперь его кровниками. Но никого из них уже не было: одни убиты, другие бежали, как подлые трусы. Он стоял один посреди дороги в тоске и с неутолимой жаждой мести. Повернув коня и не оглядываясь, подъехал Зелимхан с опущенной головой к мертвому отцу. Здесь к Зелимхану подошли Саламбек, Зока и молодой атагинец Аюб, ведя за собой на аркане дрожащего от страха Месяцева. Раненный в бедро Зока сообщил Зелимхану, что тут же, неподалеку, лежит и убитый абрек Эси.

— Если будет угодно аллаху, и нам удастся погибнуть вот так же, в открытой схватке... — проникновенно сказал Зелимхан. — Возьми, Саламбек, уложи их на лошадей, — и сам, сойдя с коня, благоговейно поднял на плечи тело отца.

Весь остаток дня они ехали по гребню гор, которые возвышались над аулом Джугурти. К вечеру до Харачоя остался какой-нибудь час езды.

Когда было уже совсем темно, конь Саламбека, ехавшего впереди, внезапно вздрогнул и начал прясть ушами. Повернувшись к тропе, идущей со стороны Шали, абрек прислушался: ему почудился какой-то шум. Но кругом стояла тишина, только ветер по-прежнему шевелил листву деревьев.

Саламбек вновь тронул коня, прошептав товарищам, чтобы они следовали за ним как можно тише. Но сделав несколько шагов, снова остановился, прислушался и не успел подумать, как вдруг раздался выстрел. Горцы замерли, пытаясь рассмотреть что-нибудь в ночной темноте. До них донеслись приглушенные голоса и легкий трест сухих веток. Впереди на дороге зашевелились какие-то тени, потом раздался чей-то окрик:

— Эй, кто вы такие?

И сейчас же прозвучала команда:

— Огонь!

Раздался залп, затем второй, третий... И вновь наступила тишина.

Аюб, который все еще тащил на аркане Месяцева, и раненый Зока, ведший в поводу коней с телами убитых, отступили в глубину леса. Зелимхан с Саламбеком залегли на опушке и стали отстреливаться. Перестрелка то усиливалась, то затихала. И так — около часа. А когда она наконец смолкла, Саламбек вышел на дорогу. Там не было ни души.

Острый взгляд горца различил во мраке очертания Харачоя.

С утра небо, затянутое темными тучами, озарялось вспышками молний. Где-то на севере грохотал гром. Постепенно раскаты его становились все сильнее и сильнее. Казалось, что вздрагивает земля. Дети в испуге жались к подолам своих матерей, в их широко раскрытых глазах притаился страх.

Но настоящий ливень с градом разразился только вечером. В доме Гушмазуко и его сыновей, где и без того было холодно и неуютно, потемнело еще больше. Здесь забыли про еду и покой, забыли про все на свете. Оттуда раздавался надрывный плач, и односельчане, проходя мимо этого дома, печально кивали головами.

Еще рано утром эти женские вопли со своего двора услышала соседка и зашла узнать, в чем дело. От маленькой дочери Зелимхана Муслимат она узнала, что ночью привезли три трупа.