Vlad - Русская Жизнь . Мужчина 270109

– Да, но в девятом классе у меня начались некоторые трудности. Стали проходить Толстого. А я его хорошим писателем не считал. Во-первых, мне казалось излишним обилие текстов на французском. Никто из русских писателей такого себе не позволял. Во-вторых, сама позиция автора, его назидательность… Все преподносится как истина в последней инстанции, даже описания природы. И, наконец, сам язык с его громадными, необъятными фразами (скорее, характерными для немецкого языка) с множеством сложносочиненных и сложноподчиненных предложений. Ну как можно было так писать после Гоголя? Вот поэтому у меня возникали трудности с учительницей литературы. Отношения не сложились. Я получал свои пятерки, но они всегда были какие-то скандальные. Когда я оканчивал школу, литература не была моим любимым предметом. Поступил на физический факультет в 1946 году, и началась другая жизнь. В основном она шла за стенами университета. Я подружился с молодыми художниками, писателями, музыкантами. Открыл для себя много нового – мир джаза, новую литературу, таких писателей как Дос Пасос, Селин, Хемингуэй. Вот от него я впервые просто зашелся от восторга. Перед лаконичностью его прозы, где всегда больше смысла, чем слов.

– Каковы были ваши первые литературные опыты?

– Я сочинял сценки для физтеховских капустников. Довольно неуклюжие, зато неподцензурные. Физики всегда считали себя свободолюбивыми, и академики это всячески приветствовали. Например, академик Петр Леонидович Капица приходил к нам, потирая руки: «Дайте-ка мне что-нибудь запрещенное почитать, обожаю читать запрещенные вещи!» Как-то мне предложили написать репризы для эстрады. Но ничего толкового не вышло. Так литературная стезя на долгие годы для меня закрылась. А открылась вновь уже в начале этого века, когда я своему сыну-студенту пытался рассказывать к месту и не к месту всякие истории из жизни, о людях, с которыми мне довелось встречаться, – знаменитых ученых, покойном патриархе Алексии Втором, Вячеславе Михайловиче Молотове, Жаклин Кеннеди… Сын сказал: «Знаешь, старик, вот ты лучше напиши все это дело, мы напечатаем, а потом будет время – прочту. Потому что ты зря тратишь на меня время, расходуешь свой порох. Сядь и напиши».

– А как рассказы попали в журнал?

– Один мой приятель, тоже физик, Миша Петров, приятель Бродского, Битова и Довлатова, отправил туда мои рассказы по электронной почте. А они возьми да и напечатай.

– Отклики на первую публикацию были?

– Да, меня отметили как молодого начинающего писателя.

– А как появилась книга?

– В той же «Звезде» меня стали убеждать, что надо издать сборник. И профессиональные критики советовали. Случилось так, что первое предложение поступило от Геннадия Комарова, главного редактора издательства «Пушкинский фонд» (тоже физика, кстати). И сын сказал: «Давай-давай, я это дело профинансирую по мере своих скромных возможностей». Возможности оказались неплохими, и книжка очень быстро вышла, и я весь небольшой тираж – 500 экземпляров – взял с тем, чтобы его дарить своим друзьям, близким, тем, кому это может быть интересно. Сейчас осталось сто, но число запросов растет… Я не хотел продавать свою книжку. Не хотел, чтобы она становилась предметом купли-продажи. Мне было бы неприятно увидеть ее на прилавке. Я писал не для заработка. Для меня большим удовольствием было книги дарить. Если кто-то вдруг согласится издавать мою вторую книгу, я поступлю так же.

– Как бы вы определили жанр, в котором пишете?

– Наверное, это рассказы-мемуары. Иногда я описываю реальные события абсолютно точно, как я их помню; некоторые мои истории являются комбинацией реальности и вымысла. То есть описывают события, которые не происходили, но могли бы происходить. При этом иногда правда бывает фантастичнее вымысла.

– Вы ведь описываете реальных людей, зачастую с именами и фамилиями. То есть используете жизнь своих знакомых как литературный материал. За это порой упрекали Довлатова…

– Но я, в отличие от Довлатова, обо всех писал с симпатией. Потому что я писал о людях, которые мне нравились. В моих рассказах нет отрицательных персонажей.

– Вы продолжаете писать?

– Да. Сейчас пишу пьесу о современной России на материале истории Древней Греции.

– Что вдруг? – как говаривала героиня «Записных книжек» Довлатова?

– Ностальгия по временам капустников, может быть….

– Как вы думаете, она когда-нибудь будет поставлена?

– Глубоко сомневаюсь. Во-первых, я неопытный драматург. А во-вторых, цензура не пропустит. Ведь то, что происходит сейчас, мне очень не нравится. Я считаю, что все идеалы 60-х годов забыты. Люди моего поколения были устойчивы к промывке мозгов, воспитали в себе иммунитет: пропаганда сама собой, а жизнь – сама собой. Сейчас история повторяется. Мы уже старые, ничего не можем, кроме как усмехнуться горько и посмеяться над тем, что кажется смешно. А сумеет ли молодежь стряхнуть лапшу с ушей – это вопрос.

Беседу вела Екатерина Видре

Свободный полет на табуретке

Как нечестная охота стала честной

Олег Кашин

Пока он то ли лежит в больнице со сломанным носом, то ли разумно прячется от посторонних глаз и ждет, когда стихнет шум вокруг его имени, нам остается только читать его старые интервью, тем более что их у него поразительно мало для владельца хоть и провинциальной (Алтайский край), но все же медиаимперии. Да и те, что есть – очаровательны в своей пустоте: «Будни, проведенные в юности в литейном цехе завода, я до сих пор вспоминаю с удовольствием. Этот период дал мне колоссальный жизненный опыт».

Завод, в литейном цехе которого он работал после армии, назывался «Барнаултрансмаш». Через одиннадцать лет бывший литейщик купит свое родное предприятие, и оно станет частью принадлежащей ему корпорации «Сибма». «Сибма» – это сокращенное «Сибирские мастера». Сибирские мастера – это, согласно официальной биографии Анатолия Николаевича Банных, – те художники, которые разрисовывали по его заказу самовары на продажу; собственно, с самоваров, как принято считать, и началось превращение бывшего слесаря в главного алтайского олигарха. «Имея на руках лишь небольшие семейные сбережения, – писал о нем новосибирский журнал „Стратегии успеха“, – продав новый телевизор и видеомагнитофон, начинающий предприниматель в 1991 году купил с друзьями несколько обыкновенных самоваров. Затем договорился с местными художниками, и на полках магазинов появился разрисованный русскими народным узорами принципиально новый продукт – сувенирный самовар. Успех был потрясающим, и бизнес „пошел“».