Стивенг Кинг - Смерть

Он объяснил принцип действия рычажного механизма под люком и рассказал, что всё будет должным образом смазано колёсной мазью, чтобы в последнюю минуту не возникло никаких проволочек.

– Когда надо провернуть подобное дело, важно, чтоб всё прошло гладко с первого раза.

После обеда Джордж Эндрюс вызвал Трусдейла для дачи показаний. Собравшиеся начали презрительно свистеть, но Судья Мицель призвал их к порядку, пригрозив очистить зал суда, если присутствующие не будут вести себя подобающе.

– Вы были в «Везунчике Чаке» в тот день? – спросил Эндрюс, когда порядок был восстановлен.

– Думаю, да, – ответил Трусдейл. – Иначе бы я здесь не стоял.

При этих словах раздался смех, и Судья Мицель снова призвал всех к порядку, хотя сам при этом улыбался.

– Вы заказали два стакана выпивки?

– Да, сэр, так и было. У меня было денег всего на два.

– Но ты сразу нашёл, где разжиться ещё долларом, а, животное? – выкрикнул Эйбел Хайнс.

Мицель указал молоточком вначале на Хайнса, а затем на шерифа Баркли, сидевшего в первом ряду.

– Шериф, выведите, пожалуйста, этого человека из зала суда и оштрафуйте его за нарушение порядка.

Баркли вывел Хайнса, но штрафовать за нарушение порядка не стал. Вместо этого он спросил, какая муха того укусила.

– Прости, Отис, – сказал Хайнс. – Просто увидел, как он сидит там как ни в чём не бывало.

– Сходи посмотри, не нужна ли помощь Джону Хаусу, – сказал Баркли. – И не возвращайся, пока тут всё не утихнет.

– У него достаточно помощников, да и снег повалил.

– Ничего, тебя не сдует. Иди.

Тем временем Трусдейл продолжал давать показания. Нет, он ушёл из «Везунчика Чака» без шляпы, но не понял этого до тех пор, пока не дошёл до своего дома. А к тому времени, сказал он, он уже был слишком уставшим, чтобы идти обратно в город. Кроме того, уже стемнело.

Мицель прервал его:

– Вы просите суд поверить в то, что вы прошли четыре мили, не заметив, что у вас на голове нет вашей чёртовой шляпы?

– Думаю, дело в том, что я ношу её всё время. Вот и решил, что она на месте, – сказал Трусдейл. Это вызвало очередной взрыв смеха.

Баркли вернулся и сел рядом с Дейвом Фишером:

– Над чем они смеются?

– Этому болвану даже не нужен палач, – сказал Фишер. – Он сам затягивает себе петлю на шее. Нехорошо над этим смеяться, но ничего не могу поделать с собой.

– Вы напали на Ребекку Клайн в аллее? – спросил Джордж Эндрюс громко. Оказавшись в центре внимания, он обнаружил в себе дотоле прятавшуюся склонность к драматизму. – Вы напали на неё и похитили доллар, подаренный ей на день рождения?

– Нет, сэр, – сказал Трусдейл.

– Вы убили её?

– Нет, сэр. Я даже не знал её.

Мистер Клайн вскочил со своего места и выкрикнул:

– Это ты сделал, лживый сукин сын

– Я не лгу, – сказал Трусдейл, и в этот момент шериф Баркли поверил ему.

– Больше вопросов нет, – сказал Эндрюс и вернулся на своё место.

Трусдейл начал подниматься с места, но Мицель приказал ему оставаться на месте и задал ещё несколько вопросов.

– Вы продолжаете утверждать, мистер Трусдейл, что кто-то похитил вашу шляпу, пока вы выпивали в баре «Везунчик Чак», надел её, отправился в аллею, убил Ребекку Клайн и оставил на месте преступления вашу шляпу, чтобы выставить вас причастным к этому делу?

Трусдейл молчал.

– Отвечайте на вопрос, мистер Трусдейл.

– Сэр, я не знаю, что означает «выставить причастным».

– Вы полагаете, что мы поверим, что кто-то подставил вас?

Трусдейл задумался, сжав руки вместе. Наконец он сказал:

– Возможно, кто-то взял её по ошибке, а потом выбросил.

Мицель обвёл взглядом внимательно слушающую толпу:

– Никто не брал по ошибке шляпу мистера Трусдейла?

В зале стояло молчание, которое нарушал только снег бившийся в окна. Первая большая зимняя вьюга пришла. Такую зиму старожилы называли Волчьей Зимой, потому что стаи волков спускались с Чёрных Холмов и рылись в мусоре в поисках пищи.

– У меня больше нет вопросов, – сказал Мицель. – А ввиду ухудшающейся погоды мы обойдёмся без заключительных речей. Присяжные удалятся для принятия решения. У вас три возможных решения, джентльмены - невиновен, виновен в простом убийстве, виновен в убийстве первой степени.

– Совсем непростом, – заметил кто-то из толпы.

Шериф Баркли и Дейв Фишер отправились в бар «Везунчик Чак». К ним присоединился Эйбел Хайнс, отряхивая снег со своего пальто. Дейл Джерард поставил им по кружке пива за счёт заведения.

– У Мицеля, может быть и нет вопросов, – сказал Баркли, – но у меня один есть. Чёрт с ней со шляпой. Если её убил Трусдейл, почему мы так и не нашли этот серебряный доллар?

– Потому что он струхнул и выбросил его, – сказал Хайнс.

– Я так не думаю. Он слишком туп для этого. Если бы у него был этот доллар, он бы вернулся к «Везунчику Чаку» и пропил бы его.

– К чему ты клонишь? – спросил Дейв. – Ты считаешь, он невиновен?

– Я говорю, что мы не смогли найти крупную монету.

– Может, вывалилась через дыру в кармане.

– У него были карманы без дыр, – сказал Баркли. – У него была дыра в подошве, но недостаточно большая, чтоб через неё мог выпасть доллар.

Он отпил пива из кружки. Перекати-поле, которые неслись по Главной Улице, походили на присыпанные снегом мозги.

Присяжные совещались полтора часа.

– Мы сразу же проголосовали за повешение, – рассказывал Келтон Фишер позднее, – но хотели, чтоб всё выглядело честь по чести.

Мицель спросил Трусдейла, желает ли он что-нибудь сказать, прежде чем приговор приведут в исполнение.

– Ничего не приходит в голову, – сказал Трусдейл. – Я просто не убивал ту девочку.

Вьюга бушевала три дня. Джон Хаус спросил Баркли, сколько, по его мнению, весит Трусдейл, и тот ответил, что около ста сорока фунтов. Хаус сделал чучело из грубого мешка, набитого камнями и взвешивал его на весах на постоялом дворе до тех пор, пока стрелка не застыла на ста сорока. Затем он вздёрнул его на виселице, пока половина горожан стояла в снежной круговерти и наблюдала. Пробная казнь прошла как по маслу.

Вечером накануне казни погода улучшилась. Шериф Баркли сказал Трусдейлу, что он может заказать, что угодно на ужин. Трусдейл попросил стейк, яичницу и домашнюю жаренную картошку с соусом. Баркли заплатил за ужин из своего кармана, а затем сел за свой стол и принялся чистить ногти, слушая размеренный звон столовых приборов Трусдейла. Когда звук прекратился, он вошёл в камеру. Трусдейл сидел на койке. Его тарелка была настолько чистой, что Баркли решил, что он вылизал остатки соуса, как собака. Он плакал.

– Я кое-что понял, – сказал Трусдейл.

– Что именно, Джим?

– Если меня повесят завтра, я уйду в могилу со стейком и яичницей в желудке Они не успеют полностью перевариться.