Стивенг Кинг - Смерть

Какое-то время Баркли не знал, что ответить. Его ужаснул не сам образ, а то, что Трусдейлу это пришло в голову. Затем он сказал:

– Вытри нос.

Трусдейл вытер.

– А теперь слушай меня, Джим, потому что, возможно, это твой последний шанс. Ты был в баре в середине дня. Народу в тот час там было немного. Так?

– Думаю, да.

– Тогда кто взял твою шляпу? Закрой глаза. Вспомни. Постарайся увидеть это.

Трусдейл закрыл глаза. Баркли ждал. Наконец, Трусдейл открыл глаза, красные от слёз:

– Я даже не помню, была ли она на мне.

Баркли вздохнул:

– Давай мне свою тарелку и осторожнее с ножом.

Трусдейл протянул тарелку с лежащими на ней вилкой и ножом сквозь прутья решётки и сказал, что хотел бы выпить пива. Баркли поразмыслил над этим, затем надел своё тяжёлое пальто и стетсоновскую шляпу, пошёл к «Везунчику Чаку» и купил там маленькую бутылку пива у Дейла Джерарда. Гробовщик Хайнс допивал вино из стакана. Он вышел вслед за Баркли.

– Завтра большой день, – сказал Баркли. – В этом городе никого не вешали вот уже десять лет, и если нам повезёт, то не придётся никого вешать и в следующие десять. А к тому времени я уже уйду со службы. Жалею, что не ушёл до этого.

Хайнс посмотрел на него.

– Ты и впрямь думаешь, что он не убивал её?

– Если это не он, – сказал Баркли, – то тот, кто это сделал, до сих пор гуляет на свободе.

Казнь была назначена на девять утра следующего дня. День выдался ветреным и жутко холодным, но большая часть горожан пришла поглазеть. Пастор Рэй Роулес стоял на подмостках рядом с Джоном Хаусом. Оба дрожали несмотря на то, что были одеты в пальто и замотаны в шарфы. Страницы Библии пастора Роулеса трепетали на ветру. За пояс Хауса был заткнут чёрный выцветший клобук из домотканой материи, который тоже мотало ветром из стороны в сторону.

Баркли подвёл Трусдейла, руки которого были связаны за спиной, к виселице. Трусдейл держался уверенно, пока не встал на первую ступеньку. Вдруг он начал вырываться и кричать.

– Не делайте этого, – сказал он. – Прошу вас, не делайте этого со мной. Прошу вас, отпустите меня. Пожалуйста, не убивайте меня.

Для такого маленького человека он был очень силён и Баркли подал знак Дейву Фишеру, чтобы он подошёл и помог. Вдвоём они протащили упирающегося, вырывающегося и брыкающегося Трусдейла ещё на 12 ступеней вверх. Один раз он дёрнулся с такой силой, что все трое чуть не упали. Из толпы вытянулись руки, готовые поймать их.

– Прекрати это и прими смерть, как мужчина! – закричал кто-то.

Наверху Трусдейл моментально замолчал, но когда пастор Роулес начал читать 51 псалом, он вновь принялся кричать. «Как баба, которой защемило сиську между вальцами» сказал кто-то позднее у «Везунчика Чака».

– Помилуй мя, Боже, по велицей милости твоей, – читал Роулес, повышая голос, чтобы его было слышно сквозь вопли приговорённого. – И по множеству щедрот твоих очисти беззаконие моё.

Когда Трусдейл увидел, что Хаус вынул из-за пояса чёрный клобук, он тяжело задышал, как собака. Он замотал головой из стороны в сторону, пытаясь уклониться от клобука. Его волосы метались туда-сюда. Хаус терпеливо водил руками вслед каждому рывку, как человек, который взнуздывает норовистого коня.

– Дайте мне посмотреть на горы! – взревел Трусдейл. Из его ноздрей потекли сопли. – Я буду слушаться, если вы дадите мне ещё хоть раз взглянуть на горы!

Но Хаус, улучив момент, накинул клобук на голову Трусдейла и натянул его глубже до трясущихся плеч. Пастор Роулес продолжал монотонно говорить, и Трусдейл попытался отбежать в сторону от люка. Баркли и Фишер подтолкнули его обратно. Снизу донёсся чей-то крик:

– Прокатись-ка на ней, ковбой!

– Скажите «аминь», – сказал Баркли пастору Роулесу. – Во имя Христа, скажите «аминь».

– Аминь, – сказал пастор Роулес и сделал шаг назад, закрыв Библию с хлопком.

Баркли кивнул Хаусу. Хаус дёрнул рукоять. Смазанный рычаг пошёл назад и крышка люка упала. Вслед за ней провалился Трусдейл. Раздался громкий треск ломающейся шеи. Его ноги подпрыгнули почти до подбородка, а затем обвисли. Жёлтые капли окропили снег под его ступнями.

– Поделом, мерзавец! – крикнул отец Ребекки Клайн. – Сдох, мочась, как пёс на пожарный кран. Добро пожаловать в ад.

Несколько человек захлопали.

Зрители не расходились до тех пор, пока тело Трусдейла, всё ещё с чёрным клобуком на голове, не положили в ту же бричку, в которой он приехал в город. Тогда толпа начала разбредаться.

Баркли вернулся в тюрьму и сел в камере, которую занимал Трусдейл. Так он просидел десять минут. Было довольно холодно и он видел клубы пара, вырывающиеся у него изо рта. Он знал, чего ждёт, и, наконец, это случилось. Он поднял помойное ведро, в котором плескалась моча Трусдейла после последней бутылки пива, и блеванул. Затем он пошёл в свой офис и развёл огонь в печи.

Восемь часов спустя он всё ещё находился там, пытаясь читать книгу, когда вошёл Хайнс. Он сказал:

– Тебе надо спуститься в морг, Отис. Я хочу тебе кое-что показать.

– Что?

– Нет. Ты должен сам это увидеть.

Они пошли в здание «Похоронной Службы Хайнса». В задней комнате на холодном столе лежал голый Трусдейл. В воздухе пахло химическими препаратами и дерьмом.

– Они всегда валят в штаны, когда умирают таким образом, – сказал Хайнс. – Даже те, кто смело смотрит смерти в лицо. По-другому не бывает. Сфинктер расслабляется.

– И?

– Подойди сюда. Я думаю, ты по долгу службы видел вещи и пострашнее, чем пара обосранных штанов.

Они лежали на полу, почти вывернутые наизнанку. Что-то поблёскивало среди экскрементов. Баркли наклонился и увидел, что это был серебряный доллар. Он протянул руку и достал его из кучи.

– Я ничего не понимаю, – сказал Хайнс. – Этот сукин сын уже давно был под замком.

В углу стоял стул. Баркли тяжело опустился на него.

– Должно быть, он проглотил его, как только увидел свет наших фонарей. И каждый раз, как он выходил наружу, он проглатывал его снова.

Мужчины уставились друг на друга.

– А ты поверил ему, – промолвил наконец Хайнс.

– Дурак был, вот и поверил.

– Может, это больше говорит о тебе, чем о нём.

– Он продолжал твердить, что он невиновен, до самого конца. Наверное, он сейчас говорит то же самое у трона Господня.

– Да, – сказал Хайнс.

– Я не понимаю. Его собирались повесить. Его бы повесили в любом случае. Ты понимаешь это?

– Я даже не понимаю, почему восходит солнце. Что ты собираешься делать с монетой? Отдашь её родителям девочки? Лучше этого не делать, потому что... – Хайнс пожал плечами.

Потому что Клайны знали с самого начала. Все в городе знали с самого начала. Он был единственным, кто не знал этого. Потому что был дурак.