Ричард convertfileonline.com - _2016_02_09_21_40_03_404

Глава 17

Роль социальных классов

Покойный архитектурный критик New York Times Герберт Мушамп написал однажды: «Осмелившись использовать слово “класс”, я изменил сам принцип обсуждения социально-экономического неравенства» [1]. Во времена холодной войны 1950–1960-х годов слово «класс» стало в Америке чуть ли не ругательством. В 1959 году социолог Роберт Нисбет заявил, что «термин “социальный класс”… практически бесполезен для объяснения данных о богатстве, власти и статусе» [2]. Дэниел Белл утверждал, что наступил не просто конец классов, а конец идеологии [3]. Опубликованная в 2001 году книга так и называлась — The Classless Society («Бесклассовое общество») [4]. Социологи заменили прежнюю концепцию класса новой, эмпирически выведенной концепцией социально-экономического статуса, который основан на образовании, доходе и других факторах и обозначается аббревиатурой SES (socioeconomic status). Для того чтобы определить и проанализировать положение, которое занимают люди в социально-экономической структуре общества, был введен целый диапазон категорий: низкий, средний и высший статус. Класс начали рассматривать не в контексте той работы, которую мы выполняем, а в свете того, что мы покупаем или как себя идентифицируем.

Однако, как бы мы ни пытались делать вид, что понятия класса не существует, он по-прежнему остается главной движущей силой экономики и общества. Как показано в этой книге, сегодня представители трех основных классов (креативного, рабочего и обслуживающего) по-разному связаны с экономикой (или способом производства). Они ведут разный образ жизни и живут в совершенно разных местах. Чем внимательнее я анализирую реалии современного общества, тем чаще вспоминаю знаменитое изречение итальянского мыслителя-марксиста Антонио Грамши: «Гегемония рождается на фабрике» [5]. Грамши, как и Маркс в свое время, напоминает нам об одном важном моменте: реальность повсе­дневной жизни формируется в значительной степени под влиянием того, какую именно работу мы выполняем. В этой главе будет показано, что класс определяет все аспекты жизни, в том числе то, где мы живем, сколько платим за жилье и даже насколько мы здоровы и счастливы.

Политика — одна из наиболее очевидных линий классового разграничения. Политические обозреватели уже давно обращают внимание на то, что социально-экономическое расслоение общества лежит в основе растущего разделения Америки на «красные» и «синие» штаты. В своей очень важной книге Red State, Blue State, Rich State, Poor State («Красный штат, синий штат, богатый штат, бедный штат») Эндрю Гелман из Колумбийского университета пытается раскрыть смысл такого феномена: богатые избиратели склоняются в сторону Республиканской партии, а богатые штаты отдают предпочтение Демократической [6].

В ходе масштабных опросов Институт Гэллапа определяет, к какой категории (консерваторов или либералов) относят себя американцы во всех пятидесяти штатах [7]. Их результаты говорят о том, что консерватизм расширяет свое влияние в Америке. В феврале 2011 года Миссисипи стал первым штатом, более половины жителей которого отнесли себя к числу консерваторов, а такие штаты, как Айдахо, Алабама, Вайоминг и Юта, приближаются к этому уровню. В Арканзасе, Северной Каролине, Северной Дакоте, Луизиане и Южной Дакоте (тоже вошедших в список десяти самых консервативных штатов, составленный Институтом Гэллапа) доля жителей, назвавших себя консерваторами, составляет 45 процентов и больше. Полученные Институтом Гэллапа данные говорят о том, что количество консерваторов превышает количество либералов даже в наиболее либерально настроенных штатах (за исключением округа Колумбия): Вермонт (30,7 процента консерваторов и 30,5 процента либералов), Род-Айленд (29,9 процента консерваторов и 29,3 процента либералов) и Массачусетс (29,9 процента консерваторов и 28,0 процента либералов).

Использовав данные Института Гэллапа для анализа факторов, определяющих закономерности политической идентификации в разных штатах США, мы с Шарлоттой Мелландер пришли к выводу, что именно класс является ключевым фактором роста консерватизма. Мы обнаружили высокую положительную корреляцию между консервативной политической ориентацией, с одной стороны, и рабочим классом и религией — с другой (в последнем случае имеется в виду доля людей, для которых религия — важная часть повседневной жизни).

Кроме того, мы обнаружили высокую отрицательную корреляцию между консервативной ориентацией и креативным классом и количеством выпускников колледжей. Консервативные штаты оказались гораздо менее толерантными и разнообразными. Консервативная политическая ориентация имеет высокую отрицательную корреляцию с процентом населения, состоящего из иммигрантов, геев и лесбиянок. Мы пришли к выводу, что наиболее выраженно консерватизм проявляется в наименее состоятельных штатах с низким уровнем образования, самым большим количеством «синих воротничков» и самыми тяжелыми экономическими условиями. Очевидно, что консерватизм все больше и больше становится базовой идеологией экономически отсталых штатов.

Класс оказывает большое влияние и на политику крупных городов. В первом издании книги я отметил, что по мере дальнейшего расслоения и разделения городов само место приходит на смену промышленным предприятиям и рабочей среде в качестве базовой площадки классовых конфликтов. За прошедшее десятилетие этот процесс еще больше ускорился. В конце 1990-х и начале нового тысячелетия возникла серьезная политическая напряженность в связи с джентрификацией (я уже рассказывал о некоторых случаях конфликтов такого рода) [8]. Например, летом 2000 года возникло и быстро распространилось мощное движение по борьбе против развития отрасли высоких технологий в районах Сан-Франциско СоМа и Мишн. В состав этого движения вошли художники, владельцы клубов и местные жители, организовавшие более трех десятков митингов и акций протеста; во время одной из них группа демонстрантов разбила компьютер бейсбольными битами прямо перед зданием муниципалитета. В ходе этой длительной борьбы, которую позже начали называть войнами в районе СоМа, участники движения собрали более 30 тысяч подписей жителей всего города под призывом поставить на голосование так называемое Предложение L, с тем чтобы запретить развитие отрасли высоких технологий и другие формы джентрификации в СоМа, Мишн и других преимущественно жилых районах города. Это предложение было отклонено менее чем одним процентом голосов [9].

В 2002 году я обратил внимание на возможность возникновения новых «местных войн» в креативных центрах. Но не смог предвидеть массовые беспорядки в Лондоне летом 2011 года. Обозреватели правого толка обвиняли во всем хулиганов, тогда как левые объясняли происшедшее растущим разочарованием в нестабильной экономике Великобритании и введенными мерами жесткой экономии. Однако мне казалось, что причиной всех этих беспорядков были не молодость, этническая принадлежность или даже раса, а именно классовая структура британского общества и растущий разрыв между классами.