ЕС Индрадьюмна Свами - Дневник странствующего проповедника 1-14

Затем она положила руку на мое плечо.

- Но знаете ли Вы, как я пережила это и многие другие трагедии моей жизни? - спросила она.

- Как? - переспросил я от лица всех слушающих пассажиров.

- Философия Бхагавад-Гиты, - сказала она с вновь появившейся улыбкой. Я по-прежнему читаю Гиту каждый день. Это моя настольная книга. Если бы я не читала её, то, вероятно, была бы сейчас там же, где и мой бывший муж. Скоро я ухожу на пенсию и планирую купить маленький домик в Уэльсе. А знаете ли вы, как я хочу проводить время?

- Нет, мэм, - сказал я. - Как же?

- Читая Бхагавад-Гиту, - ответила она.

Неожиданно самолет попал в бурю, и замигала лампочка, требующая пристегнуть ремни. Стюардесса кивнула, подтверждая своё последнее высказывание, и пошла. Когда она уходила, я крикнул ей: "Мэм, могу я получить адрес психиатрической больницы? Я бы хотел помочь вашему бывшему мужу". Она покачала головой.

- Нет, - сказала она, - я не могу этого сделать.

- Пожалуйста, - сказал я, - это важно для меня. Он мой духовный брат.

- Прошу прощения, - ответила она, остановившись в проходе, - я не хочу снова открывать эту главу моей жизни.

Когда самолет приземлился, и пассажиры начали выходить, она стояла около двери, вежливо улыбаясь. Я остановился и мягко попытался вдохновить её сообщить мне адрес больницы, где находится её муж, но она так и не сказала. "Проходите!", - закричал человек позади меня. Я поблагодарил стюардессу за то, что она поделилась со мной своей историей, но всё же вышел из самолета со смешанными чувствами. С одной стороны, я был счастлив, что встретил человека, который нашел такое прибежище в учении Бхагавад-Гиты, но всё же расстроился, услышав, что мой духовный брат не сумел сделать то же самое.

В аэропорту Хитроу я должен был совершить пересадку. В мужском туалете сменил вайшнавскую одежду на что-то более западное и ждал посадки на следующий рейс. Я чувствовал себя не очень комфортно, так как мне пришлось снять кантхималы и брахманский шнур и вместо этого одеть кепку-бейсболку нью-йоркских "Янкиз".

Я направлялся в одно из самых консервативных исламских государств. Для ознакомления со страной я купил книгу Шариата, свод исламских законов, который строго соблюдают в мусульманском обществе. Как только самолет взлетел, я принялся за чтение, и некоторые из правил заставили мои брови подняться даже выше, чем прежде:

Шариат требует, чтобы убийца был казнён тем же образом, каким он убил сам, но может быть освобождён, если семья потерпевшего согласится принять выкуп вместо его смерти.

Вору нужно отрубить руку, а при повторной краже лишить второй руки и ноги.

Мужчина может иметь четырёх жён, но не может жениться на двух сёстрах.

Тело женщины всегда должно быть полностью покрыто, исключение составляет лишь пребывание дома в кругу близких.

Я начал осознавать строгость законов страны, в которую собирался въехать, и как только мы приземлились, спрятал мой Нрисимха шалаграм поглубже в сумку, надеясь, что при обыске таможенники Его не найдут.

Но ничего не вышло. После оформления иммиграционного листа, я приблизился к таможенному контролю, но был остановлен двумя женщинами в бурках. Бурки - это одежды, которые носят мусульманские женщины, совершенно чёрного цвета, даже глаза закрывающие чёрной вуалью. Они попросили меня отойти всторону. Затем подошли двое мужчин в накрахмаленных белых одеждах и попросили меня выложить всё, что у меня есть, на стол. Когда я выложил свою шафрановую одежду, они были явно удивлены. Но когда я выложил на стол Шримад-Бхагаватам, их глаза открылись ещё шире.

- Что это? - спросил человек на ломаном английском.

- Это· книга историй, - ответил я.

- А что в той сумке? - спросил он, указывая на сумку, висящую на плече.

- Ничего особенного, - сказал я, делая вид, что не понимаю его желания заглянуть в неё.

- Положите её на стол, - сказал он.

У меня не было выбора, и через несколько мгновений они уже обследовали чётки и, к моему ужасу, мой Нрисимха шалаграм.

"Мой Господь, - тихо молился я, - пожалуйста, прости меня".

Один из таможенников начал нюхать шалаграму.

- Что это? - спросил он.

Я был настолько расстроен, что не смог ответить.

- Что это? - нетерпеливо переспросил он.

- А на что это похоже? - сказал я, не желая усугублять своё расстройство отношением к шалаграму как к чему-то мирскому, тем более перед Самим Господом.

- Это похоже на камень, - сказал он.

- Ну и·? - спросил я.

И он положил шалаграм обратно в сумку.

Похоже, они хотели бы обследовать и оставшиеся вещи, но неожиданно подошел ещё один таможенник. "Вы солдат?" - спросил он меня.

Теперь я ясно видел выход из затруднительного положения. "Да, сэр", - ответил я доверительно, вспоминая годы, проведённые в морской пехоте. - "Ефрейтор Тиббиц. Первый под-батальон, корпус морских пехотинцев Соединенных Штатов. Моя компания исполняет обязанности в этом регионе.

"Прекрасно", - ответил он, повернувшись к остальным служащим. - Пропустите его".

Когда я вышел из аэропорта, я услышал, как громкоговорители из ближних мечетей напоминали верующим, что сейчас время поклоняться Мекке. И многие люди расстилали на земле коврики, чтобы читать молитвы. Я видел даже, что некоторые машины останавливались, откуда выходили люди, и, отойдя на обочину, возносили молитвы.

Меня встретили и повезли туда, где я должен был остановиться. Как и в других мусульманских странах, я заметил, что улицы здесь были чистые, везде царил порядок. Было заметно отсутствие баров, дискотек и ночных клубов, а мужчины и женщины не смешивались на улице. Различить их было очень легко: мужчины носили ярко-белые накрахмаленные одежды, а женщины - черные бурки, покрывающие их с головы до пят.

- Наденьте обратно бейсболку, - сказал водитель, когда мы подъезжали к его дому.

- Но до двери осталось всего несколько метров, - сказал я, немного удивившись.

- Достаточно будет одной жалобы, - рассудительно заметил он.

Программы проводились по вечерам в разных домах, тихо, с закрытыми дверями, не пропускающими шум. Мне сказали, что программы не запрещены, но слишком много их здесь не потерпят.

В течение всего визита, я давал больше лекций, чем киртанов. У меня было достаточно времени, чтобы читать, поэтому я мог о многом рассказать. Было невозможно свободно выходить на улицу, поэтому я большей частью находился в своей комнате. За семь дней мне удалось прочитать "Учение Шри Чайтаньи" от корки до корки.

Я не привык весь день сидеть в помещении. Чувствовалось беспокойство, почти отчаяние. "Я хочу уехать домой", - громко сказал я себе однажды утром.

Но через несколько мгновений, взглянув в зеркало, я отругал себя. "Дом? - спросил я. - Дом? Ты же в отречении. Ты должен стыдиться себя самого!". Затем я придумал наказание за мое минутное отступление от санньяса дхармы. "Завтра, - дал я обет, - я буду поститься весь день".